Обозам армейцев он разрешил тащиться сзади как вздумается, но отрядил им охрану, чтобы неожиданный удар не оказался для противника успешным. А вот что происходило с невероятно громоздким обозом герцога и его приближенных, командующего вовсе не интересовало. Он даже был бы рад, если бы весь этот неуклюжий караван с дорогим скарбом отстал наконец и на него не приходилось бы тратить слишком много внимания.
Впрочем, из неуклюжести герцогского обоза Суровый сумел извлечь выгоду, он не гнал армию, а заставлял ее идти неторопливо, в чем получил одобрение маршала-интенданта Белама. Того-то как раз весьма заботило, чтобы гвардейцы герцога и слуги все же прибывали к месту бивака основных сил и предоставляли повелителю и всем его прихлебателям хоть какое-то подобие комфорта и уюта.
На четвертый день кентавры доложили, что армия лесных роллов находится в четверти дневного перехода, вот тогда-то Плахт и решился. Собственно, он давно задумал этот трюк, потому что когда-то в юности, которая у него, как ему самому начинало казаться, пролетела неожиданно быстро и незаметно, вычитал о нем в древних учебниках стратегии и давно хотел использовать. Хотел применить, попробовать и посмотреть, что получится и как именно получится.
Он предложил чуть не всей коннице во главе с Постуком, которому офицеры этого подразделения все чаще и все явственнее подчинялись, почти в открытую игнорируя строевых командиров, которыми командовал Плахт, выдвинуться… на удобную якобы для общего наблюдения возвышенность. Она была не очень велика, с крутыми склонами, так что атаковать ее врагам было бы трудновато.
Там Постуку было приказано приостановиться и подождать… Это был трюк с выдвинутым якобы малосильным отрядом, слабым и не очень защищенным подразделением, которое провоцировало противника на атаку с целью отщипнуть и уничтожить частичку общих герцогских сил.
А тем временем остальные отряды армии Плахт за этой возвышенностью выстраивал для большого сражения. Конечно, опытные и много послужившие офицеры понимали, что и как он делает, и втихомолку, без всяких внешних проявлений, его одобряли. А вот герцог со своими избранными сослуживцами… Со своим штабом, если это так можно было определить, ничего не поняли, даже не разобрались в том, что из этого должно произойти, и почему-то решили рвануть вперед. А это было уже нежелательно.
Плахту едва удалось догнать его пресветлость герцога на своей колясочке, на которой командующий привык перемещаться, потому что не любил скакать верхом. Он вообще не любил лошадей, и это было всем известно, по лагерю даже байки ходили, мол, когда карлик забирается на коня, ему кажется, что он едет на слоне — и падать высоко, и ног не хватает, чтобы этим конем управлять… На самом деле что-то подобное действительно имело место быть.
А вот в неширокой колясочке, в которую были запряжены всего-то два некрупных пони и которой неизменно правил верный Несвай, можно было и расположиться с удобством, и соснуть немного, если приходила к тому охота, и покушать можно было на специальном откидном столике… А если требовалось, то можно было и пригласить к себе в коляску кого-нибудь и поговорить, почти не опасаясь, что разговор кто-либо подслушает. В общем, коляска имела массу преимуществ по сравнению с верховой-то ездой.
Вот как Плахт, еще в бытность молодым офицером, обходился без нее, он и сам теперь сказать не мог, просто не представлял себе, как справлялся, совершая многомильные переходы верхом, и не уставал почти… Хотя, если подумать, наверняка уставал, вусмерть уставал, вот только молод был, а потому и восстанавливался быстро, и незаметно для себя поутру почти всегда приходил в норму.
На этой-то колясочке Плахт по прозвищу Суровый и догнал герцогский кортеж, когда они решили было двинуться в сторону ушедших вперед кентавров.
— Государь, — предложил он, с вежливым поклоном, — прошу не побрезговать, а расположиться у меня, в моем экипаже. Я имею что-то тебе сообщить, в чем мне нужно твое одобрение… И позволение.
Герцог спешился, с некоторой неохотой залез в экипаж Плахта, а тот — рад стараться — принялся расписывать ему армию противника, согласно данным разведки, чуть не поротно, что требовало немалого времени. Собственно, этого командующий и добивался, герцог был в безопасности и не мог сдуру, вырвавшись вперед и ничего не соображая, испортить Плахту план боя.
Герцог, не понимая, зачем ему Плахт это все рассказывает, начал нервничать все сильнее, а потом и вовсе разозлился, но время Суровый рассчитал верно. Как раз в момент, когда терпение герцога иссякло, между деревьями впереди идущей уже по заметному подъему на выбранный холм армии замелькали кентавры. Они двигались споро, сильно, развернутым строем… И отступали. Герцог привстал в коляске, глядя в свою новомодную подзорную трубу, сделанную восточными умельцами, попробовал разобрать, что происходит… Ничего не увидел, конечно, а что увидел — того не понял.
— Командующий, что это?
— Сражение, светлейший, начинается. — Плахт для верности еще разок осмотрел окружающие его колонны солдат. — На встречных направлениях.
— Какое, к чертям, сражение, Плахт, если мои кентавры пятятся?
— Верно, пресветлый, пятятся, и должны пятиться, чтобы… чтобы противник их атаковал. — Вот тогда-то он и попробовал объяснить: — Заметив это отступление, противник обязательно попробует атаковать, а так как его порядки растянуты, они будут подходить к месту сражения постепенно, таким образом, государь, их десять тысяч бойцов, даже если они все и получат приказ вступить в драку, обернутся для реального-то боя тысяч в пять, а то и меньше. И когда мы с ними расправимся, подойдут следующие тысячи три, но наши собранные в кулак войска и с ними расправятся… Все будет хорошо, государь, сегодня ввечеру мы будем праздновать первую победу. Если Боги позволят, мы варваров сегодня до половины уничтожим или рассеем.
— Я буду праздновать победу, — немного неуверенно, но довольно высокомерно поправил своего командующего герцог Дрон Дего, и Плахту осталось с этим только согласиться.
Хотя позже он об этом немного подумал и пришел к выводу, что он-то, офицер и служака, не умел говорить об армии иначе как «мы», подразумевая и коллективные усилия, и множественность исполнения долга, обязательно в нормальной армии присутствующих. А вот герцог, похоже, никогда, даже подразумевая свои владения, не думал обо всех разом, не понимал этой множественности, потому и требовал, чтобы победу признали за ним, хотя его-то личный вклад в нее был до смешного жалок и незначителен.
Вот тогда, подозвав к себе адъютантов, Плахт стал отдавать приказы, а герцог благоразумно остался в его коляске, никуда и ни во что более не решаясь соваться. Тем более что этот лесной бой был в общем-то не очень ясен и самому командующему, вязким он получился, не очень правильным, каким-то на редкость кровавым, с обилием разных мелких неожиданностей.
Сначала стало известно, что часть кентавров не последовала за офицерами, которых Плахт специально инструктировал, чтобы они не устраивали глубоких рейдов на противника, а поскакали за Постуком. Тот ушел вбок, куда-то к северу, и связь с ним оказалась потеряна. Потом, через пару часов отчаянной рубки, когда уже все части армии Плахта стали пусть медленно, но заметно продвигаться вперед, как он и хотел, стало известно, что некоторый отдельный отряд хорошо выученных диких роллов занял круговую оборону на обширной поляне и не позволяет окружившим его частям действовать в выбранном Плахтом направлении. Пришлось передвигать поперек основного фронта циклопов и часть Разноцветных, чтобы они своими пращами с неугомонным отрядом диких все же расправились.
