На большом совете у герцога предложений разных было множество, от немедленного штурма до тесной осады, с блокадой подвоза в Колышну любого обеспечения. Кто-то даже предложил затопить город, хотя бы частично, что было в принципе возможно, учитывая его низовое расположение и характер обеих местных рек.
А потом, уже в конце совещания, герцог Дрон вдруг оповестил всех, что он от армии вынужден отъехать, чтобы вернуться в столицу, где его ждут иные, важные и сложные дела. Это было неожиданно, потому что всем армейским, как обычно и бывает с любыми исполнителями, всегда представлялось, что более важного дела, чем то, которым они занимаются, быть не может. В общем-то об этом стоило хорошенько подумать, но сам Плахт чрезмерно глубоко вдаваться не стал, у него была задача, которую он намеревался решить хорошо и быстро.
Герцог уехал со своими гвардейцами, тремя сотнями кентавров и значительной частью обоза уже на следующее утро. С ним же из лагеря убрался и интендант-маршал, а за ними последовал и главный советник. Впрочем, последний оставил Плахту одного из своих соглядатаев, молоденького, но весьма благородного по происхождению чиновничка, который, как и сам советник Констан Порог, все записывал и, кажется, даже по нужде ходил, не выпуская из рук переносной чернильницы, ловко сшитой книжицы из чистых листов бумаги и деревянного пенальчика с очинёнными перьями.
И уже к полудню этого дня Плахт по прозвищу Суровый ощутил, насколько же хорошо в отсутствие начальства, без всех этих высокородных, которые мнили себя большими знатоками войны и военного дела только на том основании, что далекие их предки дослужились до заметных чинов.
Отдавая необходимые приказы об устройстве армии в этом долговременном лагере, устанавливая порядок и расположение охранительных постов, распределяя команды для проведения осадных работ и высылая разъезды кентавров по разным направлениям, Суровый почувствовал вдруг, как легко и спокойно стало у него на душе и в мыслях. Это спокойствие установилось, пожалуй, впервые за долгие месяцы кампании, как оказалось, сложной не столько из-за силы противника, сколько из-за постоянных наездов в лагерь герцога и его приближенных, как военных, так и штатских, занимающихся неизвестно какими делами, мешающих и раздражающих, но отнюдь не способных оказать помощь.
Да, это было здорово, это было — лучше всего. В таком настроении, передающемся от командующего Плахта Сурового через офицеров к солдатам, штурм Колышны начинал казаться делом обыденным и вовсе не трудным.
5
«Раскат» шел над лесом гораздо медленнее, чем прежде, как если бы пополнения экипажа не было и новых возможностей, новых силенок на кораблике не прибавилось. Вероятно, капитан Виль учил новых матросов, а значит, не так уж они были и хороши, хотя Сухром и сам видел, насколько внимательно тот подбирал себе подчиненных. А может, фокус был не только в пополнении, но и в том, что капитан пробовал рассмотреть что-то впереди.
Рыцарь твердо знал, что они идут в правильном направлении, что они не ошибаются, поскольку синева наливалась все более многозначными, тяжелыми, густыми отсветами, вариациями, переходами от одной степени голубизны в другую, он даже не подозревал, что одна какая-то краска может вызывать у него такое впечатление разноцветности, едва ли не пестроты.
Он сидел на палубе, неподалеку от него расположился Датыр, а возле оруженосца, своей странной, но и выразительной, в некотором роде, конечно, физиономией к борту, чтобы смотреть на проплывающие внизу ландшафты, возлежала в довольно свободной позе Крепа по прозвищу Скала. Она что-то негромко, так что только оруженосец и слышал ее, бурчала, может, комментировала виды, что перед ней раскрывались, а может, что-то объясняла своему — теперь рыцарь мог признать это в полной мере — товарищу.
Они оба, Датыр и Крепа, подружились после того, как ее отбили у гномов, Сухрома даже немного ревность брала, но вот мешать этой почти дружбе он не собирался, это могло в будущем обеспечить им какие-то преимущества, о которых сейчас было рано гадать.
Так вот, рассматривая накатывающие волны близкой уже цели их путешествия, пусть и временной, но все же такой настоятельной и обязательной, как синяя искра, Сухром все же прислушался, о чем талдычила Крепа.
— Тут у них стычка какая-то происходила, я чувствую.
— Креп, а Креп, ты как такие штуки чувствуешь-то? — спросил Датыр, старательно вычищая меч Сухрома. Его собственные клинки лежали рядышком, но их очередь еще не настала.
— Ежели я присмотрюсь, то много чего могу распознать, — отозвалась циклопа рассеянно. — А особливо хорошо у меня про битвы и про смерть получается. — Она вздохнула. — Научилась на службе, чего уж там… Вижу-то смерть поблизости.
— Ну-ну, — почти одобрительно промычал оруженосец. — А вот если умрет скоро кто-нибудь, ты это в нем тоже усмотришь?
— Не знаю сейчас, давно не пробовала… — Крепа призадумалась, даже на бок перевалилась. — Надо бы испытать, ты как думаешь?
Сухром еще разок подивился, что его обычно такой малоразговорчивый оруженосец с этой вот циклопой, с этой Крепой Скалой ведет себя, будто добродушный дедушка на деревенской завалинке. Как-то он уж очень заметно стал к Крепе относиться покровительственно и ласково, и бывает же такое? Может, она ему нравилась?
Сухром чуть пересел на своей восточной кошме.
Капитан Виль передавал румпель их кораблика шкиперу Луаду. Более молодой Луад выполнял процедуры по приему управления со всей тщательностью, а вот Виль думал уже о чем-то другом, это было видно, к тому же и хмурился как-то по-особенному, и под ноги себе смотрел чаще, чем по сторонам. Но взгляд рыцаря он заметил и подошел.
— Тут армия, сэр, и война идет нешуточная. Не то чтобы две деревни передрались, а по-серьезному… — Он вздохнул, его крылья за плечами, уже старческие, неспособные удерживать его в воздухе дольше считанных мгновений, дрогнули. — Нужно принять меры, чтобы на нас поменьше внимания обращали.
— Это как? — не понял рыцарь.
— А Госпожа меня научила, — неопределенно отозвался капитан летучего кораблика. — И вот я подумал, если тут война, тогда… Видишь ли, господин рыцарь, когда воюют, то сначала почему-то всегда в драку лезут и лишь потом разбираются, что да зачем? Чувство опасности так действует… — Он еще немного помолчал. — Лучше бы нас не заметили.
— Как же ты это сделаешь, капитан Виль?
Ни словом не отозвавшись, капитан ушел в свою каюту, но скоро появился снова. Теперь у него в руках был небольшой, обернутый парусиной сверток. Он вышел на бак кораблика, вгляделся вперед и весьма подозрительно, как крестьянин, который на ярмарке удачно продал привезенные товары и теперь побаивается, чтобы местные, рыночные воришки его этой прибыли не лишили, вгляделся в мирно чистившего уже свой меч Датыра и в Крепу, которая по-прежнему смотрела на леса и горы, на облака и на клонившееся к закату солнце. Но у рыцаря почему-то возникало впечатление, что циклопа очень внимательно, пусть и не поворачивая голову, наблюдала за тем, что делает Виль. Буквально — ни одного его движения не упускала, за малейшими его жестами следила, а может быть, и не только за жестами, но и внутреннее настроение угадывала. Рыцарь знал, что она это умеет.
