Харлем поклонился.
— Если госпоже моей так угодно, я готов.
Сара и не сомневалась, что они ей подчинятся, им просто ничего другого не оставалось.
Тогда-то и запели горны вызова, затрубили более тяжелые трубы, а затем глашатай объявил, что в заключение их нынешних игр состоится бой невиданный и никем прежде непредставимый. Поединок демоника, рыцаря, и мантикора-самца по прозвищу Сероплат, принадлежащего госпоже нашего славного города Саре Величественной и Непревзойденной в своем добром величии!.. Ну и еще какие-то глупости он выкрикивал, пока отчетливо не охрип, и лишь тогда угомонился.
7
Первым на арену вышел демоник Шоф. Он был в своем белом плаще. Казалось, может из-за расстояния, что ткань скрадывает его фигуру, прячет ее, будто магическая маскировка. А может, так получалось из-за солнца, немилосердно бившего с неба. Сара подумала о времени, игры тянулись уже почти четыре часа, и время определенно приближалось к двум пополудни. В этих широтах наступало самое жаркое время суток.
По той же причине, должно быть, Шоф этот появился незаметно, никто на него и внимания поначалу не обратил, все смотрели на служителей, неторопливо засыпающих свежие пятна крови песком, смешанным с опилками. Песок, как почудилось Саре, был все же белее, чем плащ демоника. Впрочем, рыцарь выглядел неплохо, пусть и не очень крупным. Но его отличала свобода движений и грация, которая приобретается длительными тренировками. Он был бы даже красив, если бы не относился совсем уж к незнакомой в этих землях породе.
Затем публика обратила на него внимание, ему стали что-то кричать, по большей части ругательства и злобные насмешки, но на рыцаря все это мало повлияло. Он оставался таким же расслабленным и спокойным. Даже слишком, подумала Сара, неужто он так в себе уверен? Может, его специально готовили для боя против мантикор? Но нет же, этого быть не могло, ведь для таких тренировок Наблюдательнице потребовались бы мантикоры, а их Сара непременно почувствовала бы на любом расстоянии, пусть и не здесь, в этом мире, так в Верхнем обязательно. Следовательно, Шоф был тем, кем его и назвала Джарсин — простым рыцарем Ордена. Ну предположим, не совсем простым, а выбранным Наблюдательницей для этого поединка. Значит, никакого особенного обучения он не имел, его тренировали, как и всех, для боя конным с копьем, на мечах, может быть, подучили стрелять из лука и лишь после этого — обращению с более необычным оружием, например булавами или кистенем. Нет, никакого подвоха тут не было.
Но раз Джарсин уничтожила корабль Удода, тогда… Да, вот что — тогда? Значило ли это, что бой все же не будет честным, открытым и правильным? Впрочем, честности и открытости от любого архимага ждать ни в коем случае не приходилось, тем более — от Наблюдательницы.
— Эй, голубокожий, тебе в твоей тряпке не жарковато? — выкрикнул кто-то суховатым баском на всю арену.
— А он не парится, он же — ящерица, у него и чешуя небось в интересных местах вместо кожи-то!
— Эй, девахи, может, кто из вас спустится к нему, обследует на предмет чешуи в интересном месте?
Хохот на трибунах в общем-то не соответствовал правилам игр, над идущими на смерть не полагалось смеяться, если те специально не начинали комиковать.
— А ты сам спустись, поспрашивай что и как, он тебе покажет, — выкрикнула какая-то не в меру расшалившаяся бабенка. Теперь к хохоту отчетливо прибавились и женские голоса.
Шоф полой плаща вытер лоб, потом шею, обтер руки, чуть ослабив шнуры на наручах, потом без стеснения вытер колени, легко согнувшись чуть не вдвое. Затем еще более тщательно, по каждому пальцу отдельно, вытер кисти рук и ладони, снова смахнул пот со лба. А потом еще более осторожно вытащил каждый из своих мечей и промокнул светлую сталь. Несмотря на азарт публики, теперь над ним никто не насмешничал.
И лишь после этого, будто находясь в тренировочном зале, он отошел от центра арены, где должно было разыграться главное действие, скинул свой плащ на песок. И тогда стало видно, что у него к поясу еще приторочен шлем, не очень массивный и не слишком крепкий на вид. Простой, даже не вычищенный, как сначала всем показалось, и кое-где уже избитый. Этот шлем он надел на голову, покрутил шеей, плечами, прокатил волну от ног до плеч вверх, потом от кончиков пальцев, как заметила Сара, через плечи и шею вниз, до ступней ног. Чуть расставив и подсогнув колени, принял боевую стойку, но мечей еще не вынимал. В сущности, он был готов, и это поняли все.
Шоф осматривался, так же он мог бы осматривать горизонт, стоя где-нибудь в центре необъятной пустыни, в полном одиночестве. И арена, и трибуны со всеми этими глупыми жителями стольного города для него не существовали. «Даже я, пожалуй, для него сейчас уже не существую, — почему-то со злостью подумала Сара. — А вот Госпожа его, Джарсин Наблюдательница, — она существует ли? Тоже вряд ли, он сейчас пуст, как та же пустыня. Он лишь тень на песке арены, не больше. Его как бы и нет. Все же, — заметила Сара про себя, — отлично их там тренируют, в этом Ордене».
— Да ты не волнуйся, парень, у мантикоры один на один еще никто никогда не выигрывал! — выкрикнул все тот же басок, что уже насмехался над рыцарем. — Против тебя один к двадцати ставят.
«Может, Харлем придумал такой способ вывести бойца Джарсин из равновесия?» — спросила себя Сара. Но это было бы слишком просто и примитивно. Этих ребят так просто не возьмешь, скорее всего, тут ничего, кроме оружия, или когтей, или зубов хищных зверей, и не пробьет эту необыкновенную способность держать себя в узде и под насмешками сохранять готовность к бою.
— А доспехи-то у тебя устарели, парень, — не унимался все тот же басок с трибун. — Лет эдак на пятьсот, а то и поболе?
Действительно, доспехи у Шофа были странные. Старые, кое-где поцарапанные, как и его шлем. А кроме того, они почему-то казались кожаными, пусть и анатомическими, очень выразительными, даже рельефными. Неужто он из быструнов, подумалось Саре, только те позволяли себе такие вот почти бесполезные при точных ударах защитные приспособления, чтобы не снижать собственную скорость. А впрочем, у демоников, которые перемещаются на пару дюжин шагов в любую сторону за одно мгновение, практически выстреливают себя в разных направлениях, очень-то уж тяжелых щитков быть и не могло.
Ропот трибун постепенно стихал, пока не стало совсем тихо, даже странно теперь было, что вся сотня тысяч распаленных прежним зрелищем существ сумела вот так умолкнуть. Откуда-то из дорогого сектора трибун даже долетел некий уверенный и высокий мужской голос, обладатель которого, вероятно, что-то пояснял своей подруге или детям:
— …Вот поэтому они никогда и не дерутся со щитами, лишь с мечами.
И голос этот тоже умолк, когда до говорившего дошло, что его теперь, в этой-то тиши — слышат буквально все.
Напряжение стало почти физически ощутимым, едва ли не колдовским. Все ждали, и ждали в таком молчании, какое бывает лишь перед очень страшной, очень жестокой битвой, когда неизвестно даже, уйдет ли хоть кто-то на своих ногах или все погибнут. Для зрителей, которые в общем-то находились в безопасности, это было странно, но и они прониклись, как с некоторым удивлением отметила Сара. Это было бы забавно, если бы не затягивалось.
