В какой-то момент я понял, что все то ненужное, мелочное, ни к чему не приводящее, что произошло со мной за годы многополья, – это чья-то чужая, злая шутка, тоже своего рода сюжет, в который я неудачным образом угодил. Но как влюбленный «улетает» во время любви, тая и растворяясь в глубоком энергазме, так и я сейчас «улетал» от своей работы, тоже попадая в своего рода энергазм. Но в данном случае в энергазм творческий. Ведь еще Фрейд писал о сублимации (переходе) сексуальной энергетики в творческую и наоборот.
Я не выходил из кабинета ни днем, ни ночью – хорошо, что в нем находились туалет с ванной. Поднос с едой мне оставляли у двери, и я, убедившись, что за дверью никто не прячется, быстренько поднос забирал, оставляя взамен грязную посуду от предыдущей кормежки. Я даже к Ч1 не выходил, когда он приезжал, я даже думать о нем перестал, как перестал думать об оставшемся мне для жизни месяце, как перестал думать о реальности вообще.
Так продолжалось… Я точно не знаю, как долго это продолжалось – три недели, четыре, шесть, я потерял счет времени, я даже не очень отличал день от ночи, солнечный свет лишь едва пробивался через плотные шторы. Я оброс волосами, щетиной, ногтями, я наверняка выглядел пугающим сейчас, не причастным к реальному миру. А зачем мне реальный мир, когда взамен у меня появился мир собственный, единоличный, принадлежащий лишь мне, в котором мне только и хотелось жить.
А потом оказалось, что книга закончилась. Словно сама по себе оборвалась… я и не ожидал, что она настолько внезапно оборвется. Просто подошла к концу совершенно неожиданно для меня, будто не я ее вел, а она меня. Я удивился, даже не осознавая полностью, что именно со мной произошло, только смог дотащиться до дивана, поправить под головой подушку, укрыться пледом и тут же провалиться в глубокий сон – видимо, я долго не спал.
Пробудился я от голода, острого, почти животного. Попытался вспомнить, когда я ел в последний раз, и не смог, похоже, что давно. Медленно повернул ключ в замке, приоткрыл дверь, как ни странно, поднос с привычными супницами, салатницами, тарелками за дверью не стоял. Я осторожно двинулся вдоль коридора, добрался до лестницы – кабинет, в котором я жил затворником последнее время, располагался на втором этаже. В доме было тихо, лишь внизу, видимо, в гостиной, раздавалась приглушенная музыка, ритмично раскачивающийся джазовый мотивчик.
Первым делом я постарался вспомнить, где здесь у них кухня, – я и в прежние времена не часто туда заходил. Чтобы отыскать кухню, мне пришлось пройти по всему первому этажу, всюду было чисто и прибрано, как всегда, и все же… Складывалось ощущение, что дом уже какое-то время пустовал, на это указывал легкий сероватый налет пыли на красиво полированной мебели. В холодильнике лежали кое-какие продукты, по их свежести (или несвежести) я предположил, что они куплены пять-шесть дней тому назад.
Я сварил кофе, достал ломтик хлеба из целлофанового пакета, такой хлеб не черствеет неделю, а то и две. Чуть поджарил его в тостере, намазал маслом, гусиным паштетом – мне показалось, что он еще вполне съедобный, – и с большим удовольствием съел, запивая кофе.
Перекусив, я снова прошелся по дому, снова в попытке кого-нибудь застать, но безрезультатно – дом был пуст. Я вышел на улицу, по глазам ударило яркое летнее солнце, синее небо, я давно отвык от такой яркости. Как ни странно, дворик тоже пустовал, ни охраны, ни прислуги. Впрочем, почему странно? – я именно этого и ожидал. Я подошел к воротам, дверь легко поддалась, я потянул за рукоятку, вышел на улицу. Первый раз за много месяцев.
Часть третья
Третья трансформация
Я брел по улицам и не встречал ни разрушений, ни баррикад, ни демонстрантов, ни злых, раздраженных революцией лиц. Все вокруг выглядело мирным, спокойным, пешеходы не спеша шагали по улицам, по проезжей части размеренно двигались автомобили. Вдоль тротуара, то тут, то там, расположились кафе, за столиками сидели люди, перекусывали, пили кофе, беседовали – доброжелательные, радостные, можно сказать, счастливые. Ни войны, ни волнений, ни распри.
Я тоже сел за столик, заказал капуччино, кусок чизкейка. Откинулся на спинку стула, почувствовал, как широкая улыбка растянула губы. Мой план удался! Мне захотелось вскинуть руки в победном жесте, выкрикнуть во всю силу голосовых связок: План удался!!! Я спасен!!! Я избежал!!! Я всех их оставил позади! Там, в их темном, тяжелом времени, в их гнилом мире, в котором они обречены.
Потому что ни история, ни жизнь их ничему не научила, потому что природа их неизменна и переделать ее они не смогут никогда. А если и попытаются, то для этого потребуются столетия. Я принес счастье, идентификацию, самовыражение, возможность разнообразно любить и быть разнообразно любимым, возможность жить в согласии с собой. А что они из этого сделали? И самое страшное заключается в том… что ничего другого они сделать не могли! Единственный их возможный путь, оказывается, был предопределен!
Но теперь мне все равно. Я их избежал! И мир их избежал! И Ч1 вместе с его Ч2 избежал! И междоусобные разборки!
Но интересно, куда я попал на сей раз? В какой мир: параллельный в пространстве или параллельный во времени?
Подошла официантка, принесла капуччино и чизкейк. Я поднял на нее глаза, она была симпатичная, улыбчивая пчелка, мне показалось ее лицо странно знакомым.
– Ваше кофе, тортик, – произнесла она приятным голосом. – Давно вы к нам не захаживали. Я смотрю, у вас новая прическа, такой дикий, мужицкий вид… Но вам очень идет.
Меня как ошпарило. Сердце забилось, я сглотнул раз, другой, с трудом сдержал волнение.
– Как давно? – спросил я, понимая, что говорю глупость.
– Уж не знаю. Очень давно, – повторила она. – Мы боялись, не украли ли вас. Ну, как многих других мужиков крадут. Боялись, что и вас также.
Неужели я снова попал туда же? В то же пространство, в то же время? Похоже, так и есть. У меня пересохло горло, и даже глоток кофе не помог, наоборот, осушил еще сильнее. Я допил его залпом, к тортику даже не притронулся, поднялся и зашагал по улице. Теперь я точно знал, куда мне идти.
Неужели я сейчас увижу ее, ту мою Аркадию, о которой давно забыл, подменив ее суррогатом, неудачным дублем. Интересно, вспомнит ли она меня? Должна вспомнить, если официантка вспомнила, то Аркадия точно должна. Я попытался представить ее лицо, ее руки и почему-то зашагал еще быстрее.
А что, если она не одна? Если у нее кто-нибудь появился и она зациклена? Ведь я не знаю, в какое точно время попал. Официантка сказала, что я давно не заходил в кафе. Что означает «давно»? Месяц? Несколько месяцев? Год, два? Все могло измениться.
Я вышел на Садовое кольцо, прошел немного по его внутренней стороне, потом перешел на внешнюю. До хорошо знакомой башни на Баррикадной оставалось всего-то хода минут пятнадцать. К тому же мне нравилось идти по улицам, я давно по ним не ходил.
Когда я зашел в привычный подъезд, вахтер не спросил, к кому я иду, даже кивнул, видимо, тоже узнал. Я поднялся на шестнадцатый этаж, подошел к двери, постоял немного перед ней, пытаясь сдержать волнение, затем все же позвонил.
