— А почему в деревне? — удивился я. — Разве она в деревне живет?
— А ты что, сам не видишь? — ответил Шурик. — Погляди на нее, село селом.
Ира Опанасенко жила не в деревне, она была родом из города Мелитополя, где весной так красиво цветет черешня, знаменитая на всю страну. Вот из этого Мелитополя она привезла особый южный говор и стойкое предубеждение ко всем москвичам.
На своем курсе Ира была недосягаемой легендой после знаменитого случая на семинаре по анатомии. Кафедра анатомии Первого медицинского, надо сказать, была своеобразным чистилищем, а для многих студентов и голгофой. Даже кафедры биохимии и фармакологии, при всей их мизантропии — да и что там скрывать, при всем их диком сволочизме, — были лишь жалкой пародией на отшлифованный веками, утонченный садизм кафедры анатомии.
Девиз анатомов «Здесь мертвые служат живым» воспринимался тут неоднозначно, чтобы не сказать наоборот.
Доцент Бочкин выделялся даже на фоне своих коллег. Это был вдохновенный садист-энтузиаст, за версту чуявший свою жертву и никогда не добивавшей ее сразу, а так — постепенно, смакуя…
Кстати сказать, специализацией Владимира Яковлевича была область мужских гениталий, и горе тому студенту, а особенно студентке, если они допускали хоть малейшую неточность в ответе на эту важнейшую из тем.
В тот день, вероятно, не так расположились звезды или еще что, но Ира Опанасенко к семинару готова не была. Тема была очень простая — анатомия мужских половых органов, — а вел семинар конечно же Владимир Яковлевич Бочкин. Не знаю уж, почему Ира не прочитала учебник, подозреваю грешным делом, что она решила выехать на своем скромном женском опыте, но только когда вся группа подошла к столу, а Владимир Яковлевич ткнул пинцетом в препарат и спросил весело: «Опанасенко, что это?» — Ира поняла, что ее жизненный опыт сейчас не поможет.
— Это. это половой член, — покраснев как рак, прошептала она.
— Милая, вот когда ты расстегнешь штаны своего приятеля, тогда и будешь так вздыхать: «Это половой член!» — передразнил Иру Бочкин. — Попрошу по-латыни, голубушка!
— Penis, — еще тише произнесла Ира, исчерпав таким образом все свои знания по этому архиважному вопросу.
— Прекрасно! — расцвел, предвкушая острое наслаждение, Владимир Яковлевич и показал пинцетом на головку. — Какая часть члена, голубушка, и попрошу сразу по-латыни!
— Это… это… это… шапочка! — заливаясь слезами, прорыдала Ира.
— Шапочка!!! — не веря своему счастью, завопил восхищенный Бочкин. — Иди ко мне, моя Красная Шапочка, я твой Серый Волк!!!
Ира убегала из большого секционного зала в рыданиях, а в спину ей неслось:
— Куда же ты, моя Красная Шапочка! Не забудь отнести своей бабушке пирожок и горшочек масла!!!
К слову сказать, Ира Опанасенко сейчас работает гинекологом и конечно же живет в Москве. Очень простой случай для психоанализа.
Весь лагерь смотрит фильм «Земля Санникова», а мы сидим в клубной подсобке за сценой. Я, Вовка Антошин, Балаган и Игорь Денисов, слушаем Юрку Гончарова, который говорит нам, что к первому выступлению нужно придумать название ансамбля, а то ансамблю, как кораблю, без имени никак. Для этой цели взята записная книжка с буквами, и один из нас, стоя спиной к остальным, ее быстро листает, а второй, отвернувшись, командует:
— Стоп!
Слепой выбор падает на букву «О».
— Онанисты! — радостно кричит Денисов, и все, включая Юру Гончарова, заливисто хохочут.
— Действительно! — утерев слезы, внимательно глядя на нас, говорит Юра. — Название в самую точку! Но не пойдет, к сожалению! Давайте что-нибудь пионерское, только не онанисты… а оптимисты!!!
На том и порешили.
— Мотор, — взяв гитару в руки, говорит Юра, — подыграй-ка, хочу тряхнуть стариной, квадрат сбацать, в до мажор!
Юрка играет, я аккомпанирую, у него получается весьма неплохо.
— Вот так! — говорит мне Денисов почему-то с каким-то вызовом. — Понял?
— А теперь давай ты, Леха! — подмигивает Вовка, и уже я играю, а Юрка подыгрывает, только в ми мажоре.
— Вот ТАК!!! — победно говорит Денисову Балаган, а Юра, отложив гитару, с уважением жмет мне руку.
Потом все сидим и курим молча, прислушиваясь к звукам фильма за дверью.
Первая ночь в лагере. Я лежу, пытаясь вникнуть в интеллектуальную беседу между Сашей Беляевым и его соседом. В данный момент они говорят о каком-то новом ультразвуковом оружии массового поражения, а до этого Саша пересказывал какой-то комикс из западного журнала, причем почти весь текст он произносил по-английски.
Все по очереди ходят попарно в туалет на перекур, а Игорь Денисов, как помощник вожатого, эту процедуру регламентирует.
— Так, Калманович, — начинает Денисов, — ты пойдешь курить лишь в том случае, если покажешь мне свои сигареты. Не антошинские, а именно свои.
Все смеются, в том числе и сам Вадик, потому что все знают, что своих сигарет у него отродясь не водилось.
— Некрасов, куда собрался, ты же курил недавно! — продолжает следить за порядком Денисов.
— Куда, куда? Да на кудыкину гору! — дерзко отвечает Вася Некрасов, нескладный долговязый парень с кудрявой, как у Калмановича, только русой головой. Он идет, а за ним волочится по полу метра на три кусок туалетной бумаги.
— А, вот оно что! — понимающим тоном говорит Денисов. — Тогда иди!
Некрасов открывает дверь, и свет из коридора освещает его оранжевую майку с надписью Adidas.
— Ух ты! — восхищается кто-то. — А маечка-то у тебя, Вась, адидасовская!
И уже из коридора, просунув голову в палату, Вася назидательно произносит:
Коли майка — «Адидас»
Так любая баба даст!!!
Вася Некрасов был законченным типом пионера-раздолбая. Сын легендарного доцента с кафедры фармхимии, Некрасов-младший наглядно демонстрировал всем, что и природа должна отдыхать.
Васька постоянно влипал во всякие истории. Если он выходил за территорию, то его обязательно засекал начальник лагеря Мэлс Хабибович. Если он курил у бревнышка, то именно в тот момент, когда по лагерю шла высокая парткомовско-месткомовская комиссия и кто-нибудь как раз убежденно заявлял: «Ну и конечно же у нас в лагере никто не курит, даже вожатые». Тут-то перед начальством и представал во всей красе восседающий на бревне Василий Некрасов, у которого дым валил аж из ушей. Ну а стоило ему выпить, то он и вовсе валялся без чувств на дорожке между старым и новым корпусом, до смерти пугая видавших всякое наших пионервожатых.
Кроме всего прочего, на тот момент он являлся единственным пионером в нашей палате, у кого имелся реальный опыт полноценной любви.
— Расскажи, Вась! — требовали остальные, и Вася рассказывал.
