Книга Юные годы медбрата Паровозова, страница 76. Автор книги Алексей Моторов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Юные годы медбрата Паровозова»

Cтраница 76

– А это потому, – хохотнув, пояснил Юрка, – что у меня, Ась, как ты знаешь, одна вещь больно тяжелая!

– Ну, дурак! – с притворной обидой воскликнула Ася и даже шлепнула Юрку по спине. – Как не стыдно!

– Да ладно тебе! – снисходительно отмахнулся тот. – Я ботинки имею в виду!

Мы посадили Юрку на троллейбус, а потом я проводил Асю до подъезда. Домой ехать совсем не хотелось, но, как говорится, пора и честь знать. А с той пачки “Вечерних” я прокурил ровно двадцать лет.

Павловская собачка

Это оказалось совсем непросто – научиться спать по ночам. Да и вообще спать нужно днем. День – суетливый, бестолково мельтешащий, шумный, отвлекающий на всякую ерунду. А ночь – неспешная, солидная, без лишних звуков, отсекающая разом все, что не имеет значения, придающая происходящему привкус загадочности и романтики.

День неслучайно начинается утром, которое не зря считается временем разочарований. Отвратительное утреннее настроение куда естественнее, чем вечернее. Мне кажется даже, что нарочито бодрое пожелание доброго утра есть лицемерный способ скрыть вполне понятное раздражение. День, конечно, лучше, чем утро, но ненамного. Днем принимаются жесткие решения, рвутся старые связи, говорятся обидные слова.

Ночью же все по-другому. Обыденное кажется таинственным, масштабным, привлекательным и гораздо более интересным, чем оно есть на самом деле. Ночью ведутся задушевные разговоры и делаются важные признания.

Вот почему у многих именно к ночи ближе наступает пик работоспособности. Тут можно письма строчить, книги читать, к экзаменам готовиться.

Так что ночью спать глупо и расточительно. Особенно если работать по тому режиму, какой был у меня последние лет пять.

Но нужно возвращаться к нормальной жизни, тем более что она становилась с каждым днем все содержательнее. Во всем нужна тренировка. Я начал постепенно, шаг за шагом, отучать себя от ночных бдений. К маю мне удавалось, хотя и с переменным успехом, засыпать часа в два ночи. Теперь нужно было придумывать себе занятие на светлое время суток. Как нельзя кстати здорово потеплело, начался пляжный сезон.

Дом наш находился практически на берегу Москвы-реки. До ближайшего места, где можно расстелить тряпку, позагорать и покупаться, пешком было идти несколько минут.

Я просыпался, обходил окрестные газетные киоски и с кипой газет и журналов шел на речку. Проводил там время до обеда, потом отправлялся по магазинам, забирал Рому из детского сада и ждал прихода Лены с работы. А уже вечером я либо уезжал к тете Юле за очередной порцией литературы и разговоров, либо просто торчал дома, смотрел телевизор, благо было что посмотреть. А на ночь читал, пока не слипались глаза.

Но одно оставалось неизменным. Что бы там ни было, во сколько бы меня ни заставал сон, в четыре утра я просыпался от чувства голода. Я вставал, тащился на кухню, ставил табуретку перед холодильником, садился и начинал тупо пялиться в его недра. Дело в том, что именно в четыре часа в нашей реанимации всегда была пересменка с чаепитием. Я превратился в настоящую дрессированную собачку, над которой помудрил физиолог Павлов.

В начале пятого, после нехитрого завтрака, тихонько, чтобы никого не разбудить, я выходил на балкон. Небо светлело, близился рассвет, в роще около шлюза заливались соловьи. А я курил и смотрел туда, где над холмом с церквями виднелась крыша моей больницы. Можно даже было различить синий свет кварца на тринадцатом этаже, где располагались операционные.

Я стоял, прикуривал новую, чувствуя явное и мощное притяжение. Больница не забыла меня, она ждала. А еще ждал Минотавр. Этот уж точно никуда не делся, и терпения у него на десятерых.


Вода в Москве-реке прогрелась уже к концу мая. Я облюбовал себе место на деревянном кругу, бывшей сцене для демонстрации народных танцев. Наследие фольклорной программы, что проходила в Коломенском в рамках Фестиваля молодежи и студентов.

Я приходил сюда очень рано, мне нравилась та тишина, что была здесь сразу после рассвета. Часам к девяти народ начинал подгребать, а ближе к одиннадцати яблоку было некуда упасть. Такое впечатление, что никто не учился и не работал. Хотя что тут удивительного – на дворе лето, пора каникул и отпусков. Я валялся под солнцем, читал, курил, дремал, думал о всякой ерунде и глазел на девиц в купальниках. Попадалось много симпатичных.

Принято считать, что медики необычайно развратные, причем все поголовно. Как и в любом огульном утверждении, тут много преувеличений. В ответ я всегда предлагал взять и установить суточный режим работы в любом пристойном заведении, например в консерватории. Понаставить туда кроватей, склянок со спиртом, а вместо старых грымз билетерш и гардеробщиц нанять молоденьких девушек в халатиках. И понаблюдать, что там будет через месяц.

В выходные народу становилось уже неприлично много. Стоял такой гомон, что и читать было трудно. Больше всего шума, как обычно, производили маленькие дети и их мамаши. Дети, залезая в реку, визжали от страха и восторга, а мамаши истошно голосили, призывая своих чад к порядку.

Но меня бесили не они, а другие, которые, приходя на пляж с совсем еще малышами, самозабвенно загорали, нисколько не волнуясь за карапузов, возившихся у кромки воды. Видимо, пребывали в полной уверенности, что в такой чудесный солнечный день ничего плохого не может случиться – просто потому, что не может, и все! А скорее всего, вообще не думали ни о чем.

Сережа

Она выла на одной ноте, ползая на коленях по грязному полу гаража, хватая нас за полы халатов и обнимая поочередно за ноги. Опухшее от слез лицо, всклокоченные волосы, безумные глаза.

– Что рот раскрыли, а ну-ка поднимите ее! – прикрикнула на водителя “скорой” Суходольская, вырвав крохотное мертвое тельце у фельдшерицы. И, на ходу сдирая рубашечку, не оборачиваясь, бросила:

– Держать крепче, сюда не пускать!

Так, быстро, вот детский набор для интубации. Слава богу, на клинке лампочка горит. Суходольская протягивает, не глядя, руку, в которую я тут же вкладываю ларингоскоп. Следом даю маленькую трубку, которая через секунду уже в трахее. Теперь уменьшить до предела дыхательный объем на аппарате, подсоединить шланг к канюле трубки, вытряхнуть и собрать пятикубовый шприц, ампула адреналина сама в руку прыгает. Черт, какие здесь дозы, в год с небольшим?

– Леша, одну десятую кубика адреналина! – вовремя подсказала заведующая, закрепляя трубку. – И кубик хлористого на разведении!

Сбиваю носики ампул металлическим кончиком шприца. Спасибо Царьковой, показала в свое время.

Тогда, на первом совместном дежурстве, она посмотрела, как я неловко ковыряюсь с пилочкой, и усмехнулась:

– А когда реанимация будет идти, ты что, такой же суходрочкой займешься? Здесь тебе не процедурный кабинет. Тут каждая секунда значение имеет. Ладно, смотри, Леша, и учись!

Взяла в руку две ампулы, коротко шприцом чиркнула и оба носика ровненько в лоток сбила, как срезала. Во дает!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация