Капица не боится обвинить сталинский режим «в хамском» обращении с национальными гениями.
Они штучное, редчайшее создание природы. Их у нас было совсем немного за всю историю России. Тех, кому человечество обязано своей цивилизацией. Если не считать Капицу, то кто же?
Менделеев, Вавилов Николай, Вернадский, Капица, Ландау, Павлов, Эйлер, Колмогоров, Арнольд…
Могила Ньютона находится в Вестминстерском аббатстве. В эпитафии написано: «Пусть смертные радуются, что существует такое украшение рода человеческого».
Могила Эйлера в Петербурге, в Александро-Невской Лавре. Скромнейшая, если не сказать бедная. Мало кто ее знает. Во дворе Математического института стоит маленький бюст Эйлера — вот и вся дань России своему мировому гению.
Писателям, полководцам воздаем, а вот ученым — до этого дорасти никак не можем. Памятники в России ставит власть, может, все дело в том, что у нас она малограмотна, даже получив высшее образование, не хочет считаться интеллигентной, стыдится этого сословия.
Капица поучает Сталина, и тот терпит — вот что удивительно.
«Рано или поздно у нас придется поднять ученых до патриарших чинов». Без этого, убеждал он, энтузиазма не будет.
Он прав — наука движется энтузиазмом.
В течение всех 15 лет переписки Капица не позволяет себе ни малейшего угодничества. Никаких восхвалений, комплиментов, ничего похожего на обязательные тогда изъявления преданности, восторги перед мудростью знатока всех наук. Наоборот, он не умаляет собственной значимости в науке, не боится пояснять Сталину особенности работы ученого, я бы даже сказал, наставлять вождя. Мол, государственному деятелю необходимо «умение различить бесплодного фантазера, ловкого шарлатана и настоящего ученого» — не имея возможности вникнуть в существо вопроса.
В апреле 1946 года Капица получает письмо от Сталина: «Все ваши письма получил. В письмах много поучительного — думаю как-нибудь встретиться с вами и побеседовать о них».
Встреча не состоялась. Напрасно Капица ждал. До этого Сталин позвонил М. Булгакову и тоже выразил желание встретиться. И Булгаков тоже не дождался. Результат, однако, был, его приняли на работу помощником режиссера во МХАТ. Меньшей должности там не было для автора «Дней Турбиных». При этом Сталин посетил пятнадцать спектаклей булгаковской пьесы. Пятнадцать раз! Такого упорного зрителя не имел, вероятно, ни один мхатовский спектакль. Пятнадцать раз — он знает каждый жест, реплику. Ничего нового. Чего смотреть? Зачем он снова и снова приезжает?
У меня есть предположение — странное, но ничего другого я не мог найти. Возможно, Сталину хотелось побыть в среде совсем иной, чем его соратники, вся эта трусливая шваль, готовая пресмыкаться, поддакивать любому его слову. Устал он от них. В сущности, он никогда не бывал в обществе русских воспитанных, порядочных людей. Переписка с Капицей давала общение с прямодушным человеком, с любопытной породой умников-дон-кихотов, тем более капиталистического изготовления.
Вряд ли Сталин собирался лично встретиться с ним, а вот посулить — почему бы нет, пусть мечтает. Всю жизнь он избавлялся от прямых контактов с умниками. Письма Капицы были непривычно откровенны, выдавали мощный ум и никакого благоговения.
Творческий дар уменьшает страх и увеличивает смелость. Происходит это само собой. Можно вспомнить гневные письма Короленко Луначарскому, письма И. П. Павлова Молотову в 1934 году. Ныне, спустя восемьдесят лет, они выглядят еще смелее:
«Вы сеете по миру не революцию, а с огромным успехом фашизм, — писал Павлов. — До Вашей революции фашизма не было… Я более всего вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий».
Сталину ничего не стоило сохранить Капицу директором института. Нет, он сказал Берии: «Я тебе его отдам». И отдал.
Загадки Петра Великого
В постсоветские годы стало появляться ощущение, что я живу в стране незнакомой, лишенной всякой идеи. Куда девалась Россия Петра Великого, который основал Петербург — «окно в Европу», порт — «ногою твердой стать при море, все флаги в гости будут к нам», и стал делать Россию просвещенную, европейскую. Впервые в европейской истории столица строилась на пустом месте и в разгар войны. Было непонятно, останется ли вообще этот клочок земли у России. Перед ней был сильный противник — Карл XII и его сокрушительная, может быть, самая могущественная армия в Европе. Тем не менее у Петра не было никаких сомнений в том, что город станет столицей и будет жить. Поразительная вера в себя, в народ, в Россию!.. Петр начал строительство регулярной армии и флота. После Полтавской победы перед Европой предстала Россия державная, с которой следует считаться. Страх, который она внушает, еще не возвеличивает ее. С той же истовостью, с какой Петр создавал военную мощь, он строит Петергоф — творение чистой красоты… Посылает молодых дворян учиться за границу, создает Академию наук, газеты, музеи.
По сравнению со всеми прочими правителями, тем более российскими — у Петра было одно несомненное преимущество: непреклонная воля, позволившая двинуть Россию вперед и придать этому движению такое ускорение, которое сохранялось сквозь лень, бездарность преемников Петра вплоть до Екатерины Великой, сумевшей подхватить петровский раскат. Петр — явление особое и уникальное. Он знал, что нужно России, знал как это делать. И делал! Неслучайно он давно одна из самых примечательных, сложных фигур для писателей: Пушкина, Мережковского, Алексея Толстого, Тынянова, Юрия Германа.
Из трех книг, которые вышли у меня в девяностые годы, — лирическая проза «Чудеса любви», публицистика «Тайный знак Петербурга» — «Вечера с Петром Великим» — самая трудная. Роман писал лет 10–12. Бросал, снова принимался за него. Хотел рассказать о Петре не как о великом государе, полководце, воине, созидателе, ученом, а как о личности. Чем больше я занимался Петром, тем загадочнее он становился. Вообще добраться до разгадки, связанной с главным героем, — самое интересное. «Человек — это тайна», — говорил Достоевский. В самом деле, стоило найти какое-то объяснение поведению Петра, как следующим поступком он опровергал себя же. В его жизни начиная с момента рождения немало странного. Откуда вдруг в душной атмосфере сонного Московского Кремля появился этот сгусток энергии, устремленности, исключительной воли и любознательности? Что сформировало этот ум, этот характер? Александра Македонского обучал в детстве Аристотель, у Петра подобных учителей не было. Откуда такая тяга к просвещению? Или отказ от царской роскоши? Откуда?
С четырех лет Петр страдал водобоязнью. А с 10 — вдруг упоенная страсть к воде. Жадное изучение корабельного дела, любовь к водным путешествиям, мечта о море. Сухопутный мальчик среди сухопутных родичей. Загадка!
Еще одна странность. Почему Петр то и дело покидает свой престол? То Петром Алексеевым служит в капитанском звании, то плотником Михайловым. На шутейных соборах тоже передавал свою власть — папе-кесарю. Не боится снимать корону, становится солдатом, простолюдином.
Накопилась система всякого рода стереотипов в восприятии Петра, от которой трудно было освободиться.
