Надо осторожно поворачивать на блюде, чтобы сироп впитывался со всех сторон».
* * *
«Ленинградское дело» кругами пошло по всем учреждениям города. Университет возглавлял брат Вознесенского. Профессора подверглись репрессиям. Одного расстреляли, двое умерли в тюрьме, семь человек отправили в лагеря. Это только на экономическом факультете (1947–1950).
* * *
Скоро вырастут поколения, которые отродясь не видели живого щенка, они не узнают, что белье можно стирать в реке, а не в стиральной машине. Не будут знать, как пахнет клубника, сорванная с грядки.
Н. Климентьев
С 1989 года в России упразднили 11 тысяч поселений, в 13 тысячах деревень никто не живет.
Изготовление семьи
Друг мой Толик, преуспевающий владелец обширной сети частной медицины, поликлиник. Он преуспевал, зарабатывал все больше. После дачи появился дом в Грузии, дом в Финляндии, квартира в Германии, жилье множилось, а семья оставалась той же: дочь и жена, всего-навсего. Детей бы еще. Стали советоваться, обсуждать и решились. Изготовить. Современным способом. Полетел Толик в Америку. Там его препроводили в Центр. В стеклянных трубах заключался выбор будущих сыновей и дочерей, рядом большой зал — выбор будущих матерей, у каждой описание: кто такая, сколько лет, здоровье, вес — все, что полагается, как при знакомстве с женщиной. Знакомство безмолвное. Толик должен был изготовить себе добавок в семью. Его предупредили: получится двойня. Носительницу, или роженицу, выбирали со всей тщательностью, женщина должна будет вынашивать положенные девять месяцев. Тут уж ничего не поделаешь, срок прежний, старомодный. Составили документы, заверили. В положенный срок Толик явился к жене с двумя новорожденными. Безупречная система и никаких попреков, скандалов, откуда, мол. Полное взаимопонимание. Хлопотно, дорого, зато безошибочно. Может, это путешествие, хлопоты, ожидание тоже создают некое родственное чувство, похожее на отцовство, — мой гомункул, я его создал, моего здесь больше.
Когда-то алхимики в Германии, в Нидерландах предлагали производить любых людей в своих ретортах. Почему-то феодалы остерегались и предпочитали библейский способ, технология в этом деле считалась греховной. Инквизиция за такие способы могла наказать. Ныне инквизиция не работает, и этих детей становится все больше, так же как все больше электронных друзей, виртуальных праздников, бестактильной любви. Синтетика, клавиши, пульты и дети, которых не отличить от ночных созданий.
* * *
Настоящее — всего лишь безобразная тень прекрасного мира, из которого к нам доносится волшебная музыка Моцарта, Баха и других гениев, совершаются благородные подвиги любви, мы узнаём о них по стихам, картинам. Где-то он есть, этот мир. Оттуда приходят мечты, сны.
* * *
Он был пузатый, носатый, смешно некрасив. Это его нисколько не смущало. Нагло он утверждал себя успехами у женщин. Казалось бы, ничего, кроме смешков, он не мог вызвать. Они смеялись и отдавались ему. Он сам посмеивался над красавцами, атлетами. В нем не было ничего от робости, неуверенности.
* * *
Я никогда не придавал значения своей гражданской деятельности. Никакой деятельности и не было. А были должности, меня куда-то избирали, зачисляли, давали красные корочки, по которым можно входить во всякие учреждения, бесплатно ездить в транспорте. Сделали меня членом Обкома, это когда я был секретарем Союза писателей СССР. Сделали депутатом Ленсовета. Все напрасно. Толку от меня не было. Я не выступал, ничего не предлагал. Думаю, что это вполне устраивало начальство. Был народным депутатом СССР, членом Комитета по Госпремиям и многое другое.
* * *
Он, маленький, черненький, впивался в учителей, как клещ. Я помню, как он стал донимать учителя обществоведения Астапова: где работал Ленин? какое он жалованье получал? нет, вы скажите, где он работал, когда жил за границей, кто ему зарплату платил, партия? а у нее откуда деньги были? у нее же не было ни заводов, ни фабрик?
Он довел Астапова до бешенства, тот орал, кричал, но мы так и не узнали, кто Ленину платил, и этот вопрос прозвучал и остался для всех без ответа по сей день. Вообще, Ленин был тоже мифической фигурой, мы не понимали, почему у него не было детей, почему у него не было красавицы жены.
В кабинете обществоведения висел странный плакат, которого я больше нигде никогда не видел. Там были изображены члены правительства с их женами. «Ты смотри, у всех какие красавицы жены. У Луначарского, у Молотова. А посмотри, какая красавица Коллонтай! Только у Ленина такая тетеха. Почему? Нет, ты ответь, почему?»
* * *
Мне выпало счастье познакомиться с Александром Александровичем Любищевым — известным ученым. Он прельстил меня не столько своими достоинствами, сколько своей системой пользования временем своей жизни. Мы никогда не знаем, сколько нам отпущено. У одних жизнь долгая, у других короткая. Но большей частью мы тратим ее безрассудно. В Любищеве меня привлекало благоговение перед временем, дарованным нам судьбой. Я написал книгу «Эта странная жизнь». Она о его системе пользования временем. Этой системой он пользовался до конца своей жизни, лет 40 с лишним, и многого достиг.
Когда книга вышла, я стал получать много писем от читателей. Я не мог их все прочитать. Сдавал их в литературный архив. Недавно среди бумаг я обнаружил одно письмо, не прочитанное мной. Оно было удивительно интересным. Кроме письма в конверте была статья. Автор письма — молодой человек, стал пользоваться системой Любищева. Она приносила ему успех. Он стал успевать больше делать и интереснее жить. Мало того, он развил ее и приспособил для своего нравственного совершенствования, чтобы побороть свои пороки, свою лень, свою привычку «убивать» время.
Мне захотелось привести эту статью в книге. Хотя бы отрывки. Может, найдутся читатели, которые захотят использовать для себя системы, разработанные А. Бабием — автором этой статьи.
Не знаю, может, она уже где-то напечатана, но думаю, что она стоит того, чтобы привести отрывки из нее в этой книге.
А. Бабий
Хронометраж, или Алгебра любви-3
Надо сказать, что на первых четырех курсах университета я был порядочным разгильдяем (да, собственно, и на пятом тоже). Из всего этого времени я помню разве что свои романы, Пегаса с компанией да походы. Меня носило от социологии к журналистике, от программирования к графомании, читал я исключительно научную фантастику. Мои представления о будущем были самыми туманными.
Впрочем, к пятому курсу я внезапно заделался яппи. Я решил жить целенаправленно, уйти в науку, и план на ближайшие лет десять был такой: в первые пять лет защитить кандидатскую, а во вторые пять лет жениться. Я проповедовал в те времена отказ от идеализма, умение жить материально и так далее. Это было недолго, несколько месяцев, но странным образом именно это помогло мне выстроить систему, которая, собственно, была стержнем моей жизни в следующие пятнадцать лет, да в общем-то и по сей день, и которая привела меня в совершенно обратную сторону: к христианству, например.
