Однако буквально через год-два ценности мои радикально поменялись. Читать я стал исключительно классику (ну и вообще — серьезные книги), карьера перестала интересовать вообще (я имею в виду «должностную» карьеру, а не профессиональную; как программист я рос тогда очень стремительно), зато сильно заинтересовала философия, поиск смысла жизни. И вообще, я заметил, что система загадочным образом делает меня лучше. Не эффективнее, а именно лучше, в простом человеческом смысле этого слова. <…>
<…> Еще один момент: в борьбе за эффективность жизни я несколько «подсушился». Может, это и возрастное, а может, и следствие ведения системы — но чем дальше, тем меньше я находил удовольствия в развлечениях, тем дальше я отдалялся от жизни большинства (с которым, впрочем, и раньше не так уж был и близок). В конечном счете я стал настолько далек от обычных забот, что с трудом поддерживаю разговор на бытовые темы. Да и близкие на меня, бывает, обижаются — помню, как в 1976 году, еще в самом начале ведения системы, жена увидела запись «15 минут — общение с женой», и до сих пор мне это припоминает: о) Хотя, кстати, это был зафиксирован не секс, а как раз пятнадцать минут обычного супружеского трепа. Кстати, а фиксировался ли секс? <…>
* * *
После ссылки отца мать вынуждена была содержать нас, детей. Она пошла портнихой в швейное ателье, платили там мало, и она прирабатывала, шила на дому. Боялась фининспектора, что ее объявят кустарем, обложат налогами. Шила как бы тайком. Если кто приходил, звонил в дверь, все шитье пряталось. Боялись соседей, боялись гостей, родных, боялись дворников, управхоза. Детство мое, школьные годы проходили среди ее страхов. Вернее сказать, среди семейных страхов. Это не прошло бесследно. Я побаивался всего, что связано с властью. На войне это касалось командиров. Их боялся больше, чем немцев. Как я теперь понимаю, многие дурацкие, отчаянные мои поступки были от желания избавиться от моих страхов.
* * *
Власть наша отвратительна была и есть. Она как появилась в 20-е годы, так принялась немедля расстреливать без суда и следствия. Буржуев, великих князей. Этих постреляли в Петропавловской крепости. Великого князя Павла Александровича — того закопали тяжелораненым.
Если составить график только расстрелов, даже не тюремных посадок, то на протяжении 80 лет получится кривая непрерывная, без пауз. Речь идет только о политических. Хотя я помню, что после войны политических объявляли уголовными. Процессы шли беспрерывно, один переходил в другой. По всей стране появились огороженные места, куда приезжали закрытые грузовики, привозили людей для расстрела.
* * *
Дневник А. Розенберга (5 октября 1939 года)
«Риббентроп рассказал Даре в присутствии Лея о своих московских впечатлениях: русские были очень милы, он чувствовал себя в их кругу, как среди старых членов нашей партии… Между прочим, Сталин поднял тост не только за фюрера, но также за Гиммлера как за гаранта порядка в Германии. Гиммлер истребил в Германии коммунистов, то есть тех, кто верил Сталину, а он коммунист — без всякой на то надобности — тост за палача своих сторонников. Вот это величие, говорит Риббентроп».
Гитлер уничтожил другие народы, Сталин свой собственный.
Почему-то хочется, чтобы Гитлер был хуже Сталина. Оба уроды, изуверы, маньяки, но, конечно, Гитлер маньячнее. А как же, нельзя, чтобы они сравнялись. Сидит во мне советское или солдатское?
Непроизнесенный тост
9 Мая хороший праздник. Нынче мы отмечаем 65 лет Победе. Прямых участников Победы осталось немного. А тех, кто начинал, в 1941-м, совсем мало. Вчера у нас в Петроградском районе администрация дала праздничный обед ветеранам. За круглыми столами, красиво убранными, сидели нарядно одетые, увешанные орденами и медалями старики и старушки. Были среди них бодрые, молодцеватые, были с палочками. Человек полтораста. Большая часть приглашенных уже не выходят. Всем за 80.
Было это в Белом зале особняка Горчаковых, того самого, лицейского друга Пушкина.
Я знал, что мне придется выступать. Я теперь действующая реликвия, патриарх, гуру. Позволил себе даже быть без орденов, медалей, пустой пиджак.
Глядя на них, хотелось думать, что все они так или иначе пережили эту страшную войну, или блокаду, что, наверное, все имеют инвалидность, болезни, раны. Фронтовиков среди них, конечно, немного, сохранились служаки второго эшелона, медики, транспорт, вещевое довольствие, горюче-смазочное, много было всяких служб. Им тоже доставалось. А после войны советская наша жизнь, быт наш, тоже награждал и обидами, и бедностью, и коммуналками. Но я думал о тех, кто погиб в первые два года войны. Когда мы отступали, драпали, когда казалось, все, конец, Советская страна не устоит. Офицеры стрелялись, позор поражения, плена был невыносим. Никто не представлял, что сумеем отстоять Ленинград. Гибли, умирали, в отчаянии за Родину, униженные своим бессилием, своим неумением воевать. Я знаю эти чувства, я нахлебался этого стыда сполна и в 1941-м, и в 42-м, и позже.
Так ничего они не узнали о Победе. Миллионы легли в землю непобедившими. Вот что горько и, увы, — непоправимо. Одна женщина сказала мне: «Нет, нет, все же Господь даст им знать, какая-то связь должна существовать». И в самом деле, невыносимо смириться с тем, им останется навечно неведомо завершение войны.
2010
Уровень
Авария на Саяно-Шушенской ГЭС была катастрофой. Техногенная катастрофа мирового масштаба. Ведь это сооружение было гордостью мировой энергетики. Сооружение планетарное, плотина с напором в 240 метров. Никто из специалистов не представлял себе, что подобное мгновенное разрушение может произойти. Понадобилась целая цепь грубейших нарушений всех правил, инструкций, причем длительностью в годы, некоторые в десятки лет, чтобы авария могла произойти. Нарушения копились и копились.
Авария в миллиарды рублей. Погибло 75 человек. Начались разборки. Вряд ли мы дождемся результатов. А. Б. Чубайс сразу же выступил с заявлением, признавая свою вину как бывший (!) глава Российской энергетики. Хотя он принял станцию, уже работавшую плохо 20 лет.
Но вот что интересно — никто больше из руководства не присоединился к нему. Никто не виноват. Никто не взял на себя ответственности. Ни директор, ни главный инженер, ни проектировщики, ни изготовители турбин, ни строители. Никто не подал в отставку.
* * *
Требовать от ребенка правды, всегда правды — загубить фантазию.
* * *
Выучить было трудно, а вот забыть еще труднее. Это по поводу «Краткого курса ВКП(б)». Сколько молодой жизни было потрачено на это пустое, лживое сочинение.
* * *
У С. в романе гладиаторы едят сосиски с горчицей.
— Вы уверены? — спросил редактор.
— Самая дешевая была еда! — отвечал С.
* * *
Преступник до какого-то предела может еще раскаяться, но если переступит, то все.
