— Свари и мне, — сказала она сыну, потом села, откинувшись на спинку стула, и закрыла глаза. — Ну и денек.
Когда Джесси открыла глаза, перед ней оказалась большая чашка крепкого черного кофе, от которой шел пар, а напротив — лицо, показавшееся знакомым.
— Я Виктория, — сказала девушка, — однажды вы разрешили мне переночевать у вас, когда я была маленькая.
За много лет в кухне Джесси побывало множество детей разных возрастов, среди них встречались и черные, в последнее время особенно часто, ведь Эдвард увлекся странами третьего мира. Кто же эта пугающе элегантная чернокожая девушка? Джесси охватили теплые чувства, воспоминания, даже ностальгия: она любила те времена, когда дома было много детей, они приходили, ночевали, уходили.
— Ну, рада увидеть тебя снова. — Она проглотила кофе, скривив лицо — было еще слишком горячо — и подскочила:
— Мне надо в… — они так и не узнали куда — Джесси убежала.
Возможно, вы склонны думать, что между двумя людьми, чьи глубинные тайные фантазии воплотились друг в друге, непременно возникает влюбленность или даже настоящая любовь. Но в данном случае такие понятия, как влюбленность или любовь, оказались как никогда неуместны. Томас не Эдвард: он жестче, грубее, и не мужчина, а пока еще все же мальчишка. Да и он не видел в Виктории сочной сексуальности черных чаровниц, наводнявших его фантазии. Она была осмотрительной, корректной молодой женщиной, которая двигалась так, словно боялась занимать слишком много места, а прежде, чем лечь в постель, аккуратно вешала одежду на спинку стула. Виктория была хорошенькая, о да; его восхищал вид ее тепло-шоколадной кожи на белых простынях; красивое личико, но она все же не была сиреной, соблазнительницей, и Томас понимал, что секс бывает другим — более диким, жарким, влажным, сладким…
Короче говоря, ни одна другая пара, все лето практически ежедневно занимавшаяся любовью, не узнала так мало о мыслях, жизнях, потребностях друг друга.
Лето уже готовилось уступить место осени, Томаса ждала учеба, а Виктория забеременела.
Она сразу же поведала об этом Филлис, которая не удивилась, не разозлилась. Мальчишки были на улице, как пить дать буянили где-то, Бесси — в больнице. Так что они остались наедине, не пришлось шептаться и следить за дверью.
— Отец будет с тобой?
— Он белый.
— Господи! — сказала Филлис, которую ужасал не столько груз истории, который ей удалось вложить в эти три слога, как более осязаемые неприятности. — Боже мой! — повторила она с глубоким вздохом.
А потом подытожила:
— У нас будут проблемы.
— Я не хочу, чтобы он узнал.
Филлис Чедвик кивнула, принимая, и в то же время вздохнула и нахмурилась — брови съехались, уголки губ скорбно опустились — она представляла, что ждет Викторию впереди, а вот сама девушка — еще нет. Закончилась жизнь мотылька — но это должно было когда-то случиться, обычно она очень коротка; Виктория не представляла, насколько сильно теперь сузятся ее границы.
— Я справлюсь, — сказала Виктория, и Филлис дала ей понять, что рада: она справится, потому что Филлис ей поможет. Но молодая женщина додумалась до такого, о чем старшая и не помышляла.
— Мне, как матери-одиночке, дадут свою квартиру, — сказала она. Виктория прекрасно знала об этом от своей тети и от самой Филлис: девушки беременели, потому что хотели убежать из семьи, как правило, в первую очередь — от матери.
— Я надеюсь, ты не поэтому была столь беззаботна?
Беззаботна? Томас пользовался презервативами, и она не знала, беззаботен он или нет.
— Нет. Но когда я узнала, подумала, что мне дадут квартиру.
— Ясно.
— Я смогу работать в музыкальном магазине, пока не рожу. Я им нравлюсь.
— Естественно, нравишься. Ты ведь такая хорошая девушка.
— Еще они сказали, что примут меня обратно, когда ребенок подрастет.
Филлис улыбалась, но все же что-то заставило Викторию соскочить со стула и опуститься на колени подле старшей женщины — как дитя, которому хочется, чтобы его обняли. Филлис прижала ее к себе, Виктория заплакала. О чем были эти слезы, Филлис и догадаться не могла: если бы отцом ребенка был бы Эдвард, тот высокий, светловолосый, добрый мальчик, ему бы Виктория все рассказала.
— Займемся вопросом жилья, — пообещала Филлис. — Я поговорю с инспекторами.
На квартиры была очередь, но когда ребенку исполнилось три месяца, Виктория переехала — в тот же дом, на четыре этажа выше. Можно было бы сказать, что ситуация сложилась идеально. Филлис, которая сможет помогать с ребенком, совсем рядом. Да и медсестра Бесси всегда под рукой. Мальчишки, эти хулиганы и негодяи, которые так быстро росли, крайне обрадовались малышке, они говорили, что это благословение Господне, и обещали сидеть с ней и научить ее ходить.
Когда Мэри исполнился год, Виктория, снова ставшая стройной молодой красавицей — ей еще двадцати одного не было, — вернулась на работу. Неподалеку жила знакомая Филлис, которая работала няней. По выходным Виктория возила Мэри в парк на коляске, играла с ней, и там их заприметил симпатичный молодой человек, музыкант, он пел в поп-группе. Ему казалось, что никого красивее Виктории с ее маленькой дочкой он в жизни не видел, и он сообщил ей об этом. Виктория не смогла устоять. Филлис Чедвик опасалась появления мужчины, который станет для девушки роковым; неизвестный белый отец Мэри не стал им, но в этот раз достаточно было одного взгляда, чтобы предсказать будущее. Филлис советовала Виктории искать хорошего человека, надежного; да, их немного, но Виктория красива и умна и достойна такого! Этот, как сказала она Виктории, будет сама любезность, но «большего от него ты не дождешься».
Но Виктория решила поступить по-своему и смогла удержать своего мужчину: она вышла за него и стала миссис Бисли. Тут начались настоящие трудности, потому что он переехал жить к ним с дочкой, а места в квартире было мало, более того, будучи матерью-одиночкой, Виктория получала льготы, которых теперь лишилась. Сэм Бисли каждый вечер выступал, его группа давала концерты и в Лондоне, и в других городах, появлялся дома лишь время от времени, и хотя у Мэри, в отличие от большинства темнокожих детей, появился отец, она его едва видела. Да и с Викторией он пересекался нечасто, поскольку работал над своими песнями семь дней в неделю. Через какое-то время она снова забеременела. Филлис расстроилась. Она сама больше не видела мужчину, от которого родила двойню, с той самой ночи, когда дело было сделано. «Ну вот теперь и ты, — сказала она Виктории. — Ну ладно, надо как-то справляться».
Было ли это полное трагизма сострадание так уж необходимо? Да, Сэма Бисли едва ли можно было назвать идеальным мужем и отцом, но Виктория его любила, да и дочка тоже. А когда появится еще один малыш, он станет больше времени проводить с ними и… так она рассуждала, пытаясь успокоить Филлис.
Работу в музыкальном магазине придется оставить, хотя ее там ценят. С двумя маленькими детьми — нет, не получится. Виктория какое-то время будет сидеть дома, растить детей, а потом… Сэм приносил ей деньги, хотя и немного. Она справится. Ее жизнь превратилась в выступление жонглера — это знакомо всем молодым женщинам с маленькими детьми. Она стала подрабатывать у мистера Пэта по нескольку часов в неделю, что его весьма радовало, ведь он был уже немолод. Виктория отдавала одного ребенка няне, второго в сад, сама присматривала за чужими детьми в обмен на помощь, и хорошо понимала, что основной темой ее жизни стало ожидание: она ждала Сэма, который постоянно должен был вот-вот откуда-то вернуться. Иногда он приводил с собой друзей, и их укладывали спать на диван и на пол. Виктория готовила на всех, клала их одежду в стиральную машину вместе с Сэмовой и детской. Она уже едва помнила себя свободной женщиной, любимицей в музыкальном магазине, уж не говоря про девушку, работавшую в модных магазинах Вест-Энда. Но все шло довольно неплохо, Виктория справлялась, у малышей все было хорошо — они уже превратились из младенцев в маленьких детей. А рядом, четырьмя этажами ниже, была Филлис Чедвик, всегда готовая помочь, поддержать, дать совет, к большинству из которых Виктория прислушивалась.
