Тогда заговорила она:
— Не стоит избирать ДеРода лишь на том основании, что он мой сын. Так же, как и Шушу. Выбирайте лучшего, которого лучшим сочтете вы все. Вы наверняка уже сделали выбор. Наверняка уже обсуждали все это.
Но нет, мы особо не обсуждали. В этом и заключалась проблема. Или, может, в том, что мы обсуждали этот вопрос слишком долго, ожидая этого дня. Мы знали и обо всех достоинствах, и обо всех недостатках каждого из группы. Чьи-то кандидатуры на эту роль даже не рассматривались. В том числе — Шушина. Не потому, что она девочка — их среди нас было пятеро. Она сама говорила, что это не для нее. Она была улыбчивая, скромная, аккуратная девочка, ей нравилось ухаживать за домашними животными и возиться с растениями. Позднее она взяла на себя ответственность за сельское хозяйство и благополучие детей. Некоторые другие тоже давно заявили, что на эту должность не подходят, так что их кандидатуры мы тоже не рассматривали. Остальных обсуждали, в том числе — ДеРода. Мы говорили ему, что если он сможет избавиться от приступов плохого настроения и раздражительности, то из него получится хороший правитель. Думаю, что все мы были немного влюблены в ДеРода. В нем вообще не было ничего такого, что могло не нравиться. Возможно, он чересчур старался угождать, стремился со всеми соглашаться. Он был таким прекрасным ребенком, а потом и прекрасным юношей! Высокий, тонкий, с очаровательными задумчивыми глазами, темными, но светящимися. И мы говорили в шутку, что это наследие племен из пустыни, ведь у Дестры глаза были такие же. Обсуждая его кандидатуру как возможного правителя, мы всегда говорили, что все будет хорошо, если мы будем за ним присматривать. Сейчас я мог бы сказать, что из пяти-шести из нас вышел бы хороший правитель. Знаю, что некоторые к таковым причисляли и меня. В те времена, когда я был молод и заносчив, я бы с ними согласился — но теперь-то мне лучше видно. Ну да, некоторые из нужных качеств у меня были. Я легко мог разработать стратегию правления, я мог видеть Города как единое целое; я умел руководить людьми, пробуждая в них самое лучшее, никогда никого не унижая. Я лучше всех знал Историю нашего народа: поэтому позднее меня назначили Главным ответственным за Память. Но меня не выбрали. Ни меня, ни кого другого из достойных — а, поверьте мне, я частенько воображал себе кого-либо из них на месте ДеРода и все думал…
Но мы выбрали его. Вопрос, наверное, был предрешен. Это я теперь, оглядываясь в прошлое, стал понимать. Все-таки он был наследником Дестры, продолжал линию Рода, ЭнРода, Жестокого Кнута и Дестры. Решение вписывалось в общую схему, рисунок, словно мы следили за соблюдением какого-то внутреннего порядка. Мы избрали его, хотя и видели, что Дестра искренне просила нас выбрать лучшего. Но мы точно знали, что, по ее мнению, означает «лучший»: все эти годы она говорила нам об этом. Дестра часто рассказывала сказки о племенах и народах, которые, когда умирал их правитель, выбирали следующего голосованием, иногда бразды правления переходили к старшему сыну, время от времени — и к дочери (когда сыновей не было). Нет, мы не могли винить Дестру в том, что выбрали ДеРода. На самом деле он даже сам удивился, и мы поняли, что он не ждал, что мы остановимся на нем. И так этому обрадовался! А мы радовались его радости. Когда мы все почти единодушно сказали: «ДеРод», он весь засиял и как будто вырос, он развел руки в стороны, словно птица, расправляющая крылья перед взлетом. Потом он сделал несколько танцевальных движений, сначала потому, что это требовалось этикетом, потом уже как бы в шутку, он смеялся над самим собой, над своим восторгом. К его глазам подступили слезы. ДеРод обнял всех нас по очереди, а потом всех сразу вместе. Мы несколько секунд постояли, сбившись в кучу, обхватив друг друга руками, обнимаясь и смеясь, а в середине торжествующе вопил ДеРод. Потом он протолкнулся через круг и побежал, быстро и, как всегда, поразительно грациозно, к матери и поцеловал ее руку. Тут и мы вспомнили о Дестре, о том, что она ждала нашего выбора. Мы бы тоже хотели поцеловать ее руку, но было уже поздно. Ее уносили. Она тяжело дышала, резко и с пугающими звуками. Она не подала нам никакого знака, хотя мы ждали…
Помню, как мы все стояли и ждали, чувствуя ужасное разочарование. Хотя, может, еще и страх, что отказ Дестры признать наш выбор говорил о том, что она разочарована или даже зла. ДеРод в конце концов захлопал, запрыгал, как он любил делать, будто был младше, чем на самом деле, и сказал, что может распорядиться банкетом. Мы подумали: как это смешно, совсем не в стиле Дестры. И он закатил действительно большой праздник, на котором его объявили преемником Дестры. Мы пили вино, виноград для него к тому времени мы уже сами выращивали в Городах, все захмелели — и были, как никогда, счастливы! Я бы с радостью сказал, что чувствовал какую-то тяжесть на душе или дурные предзнаменования. Но если они и возникли на самом начальном этапе, я их подавил. ДеРод был так обходителен с нами в день празднования, так простодушен и, как мы все видели, благодарен! Этот день ознаменовал окончание нашего обучения: пятнадцать лет мы слушали, вникали и запоминали, готовились. А теперь, когда Дестра умрет, мы начнем на деле применять все то, что мы выучили.
Я сейчас вынужден оторваться от тех приятных воспоминаний и принять решение, что же делать. Я, по крайней мере, начал записывать — очень просто, коротко, но все же записывать — начало истории Двенадцати. Позднее, если время позволит, я дополню… хотя, может, и не успею: я не ожидал, что Кун, или Одиннадцатый, умрет. Но почему? Он был так же стар, как и я. Мне хотелось бы запечатлеть все роскошество сказок и историй, которое, похоже, будет утрачено. Как это получилось? Я прожил уже почти сто лет. И, по крайней мере, половину этого времени эти сказания и песни были на устах у всех. Но теперь их помнят только старики — к которым можно причислить уже и моего сына.
Что мне делать? Когда меня охватывали сомнения в прошлом, я шел домой к кому-нибудь из Двенадцати, либо приглашал их к себе. Я решил сходить на могилу, где лишь несколько дней назад мы похоронили Одиннадцатого. «Мы?» Присутствующие на похоронах не знали его, не знали нас, это были плакальщики, причитающие по умершему за деньги.
Я долго стоял на краю большого Водопада, где вообще-то бывал очень часто, поскольку мне нравилось смотреть, как вода спрыгивала, соскальзывала или весело скакала сверху вниз, все ужимки этого Водопада были замерены и упорядочены нашим умным Девятым — водным инженером. Удовольствие приносил и процесс принятия решения: следует ли взобраться против течения на самую вершину, где вода с шумом хлестала по природным камням, а затем падала с горы и неслась мимо домов и площадей, на которых кипела общественная жизнь, или спуститься вниз, где вода текла по каналам ирригационной системы и огородам? Водопад появился в начале правления Дестры, его направили по ступеням, напоминающим гигантскую лестницу, так что когда я родился, все уже знали об этом чуде, и путешественники порой приезжали к нам специально, чтобы посмотреть на него. Намного позже мы, Двенадцать, достроили у самого подножия огромный бассейн, в который вода спадала довольно бурно, но потом растекалась во всю ширь водоема. Из-за Водопада водоем находился в постоянном движении, но он был настолько неглубоким, что там могли плескаться даже самые маленькие детишки. На его создание нас вдохновила Шуша, она задумала его для малышей до шести лет; и никогда еще у детворы не было более прекрасного места для игр. Нежная рябь, создаваемая водопадом, казалась им волнами, земля вокруг бассейна орошалась брызгами, и там зеленел низкий кустарник, который дети тоже любили. Свежий ветерок, едва ощутимый на руках и лицах взрослых, приводил малышей в полный восторг — ведь он часто менял направление, сбивая их с ног и окуная в воду, они визжали от удовольствия. Это было одно из моих самых любимых мест.
