И тогда он услышал. Скрип, какие-то едва различимые, но для обитателей водной стихии – оглушительные вопли. Изнутри одной из амфор, вкопанной в песок, что-то билось, сильно и безостановочно. И тогда Рост понял, что и вкус воды изменился, это уже не была вода с признаками затхлости или близкого присутствия человеческого и всякого прочего города, это было… Что-то с кровью или чем-то, что могло эту кровь заменить.
Он резко вынырнул на поверхность, чуть не как торпеда. Успокоился, вынул загубник, заорал, потом снова задышал из баллонов и пошел на дно. Вода над ним уже осветилась ракетой, это Лада давала знать на плоты, что следует приступать к делу. Вода казалась очень красивой в этом свете, Ростик даже кверху брюхом перевернулся, чтобы через стекло маски рассмотреть получше эти блики – когда еще такое увидишь?
Потом пришлось, правда, довольно долго ждать, пока загорятся лампы на плотах. Но и это было неплохо. Если бы не бульканье выдохов, он бы сумел очень многое понять даже по звукам, которые долбили его залитые водой уши. Нет, не слишком исправный акваланг – все-таки здорово шумная штука. Медитировать не получалось, хотя он почему-то решил – викрамы тоже тут, поблизости, не дальше десятков метров, и все считывают, пробуют понять. Вот только – сумеют ли?
Факелы наконец заработали, поверхность воды над головой стала мягким пологом, светящимся достаточно, чтобы рассмотреть, при некотором старании, дно. Впрочем, если бы не его пребывание в Гулливере, хрен бы он, кажется, сумел настроить зрение, чтобы разобрать хоть что-нибудь… А так как получилось, все было почти нормально.
Рост отыскал горловину, нет, не та, эта была еще запечатана. Он доплыл до другой и понял, что тут-то события и разворачиваются. Опустился на дно, почти присел, поджав ноги, тяжелые баллоны удерживали его в нулевой плавучести, только руками следовало немного подрабатывать, чтобы никуда не смещаться – ни вверх, ни вниз.
Горловина чуть ли не раскачивалась, или ему так показалось, но по запечатывающей ее объем корке уже шли трещины. Они были пока не слишком широкие, но все же заметные. Он ждал, висел в воде и посматривал наверх, где светящийся полог, как казалось, то становился чуть ярче, то снова тускнел.
И вдруг осколки разлетелись в стороны, и изнути показался… Это был рыбий хвост, но огромный. Рост почувствовал, что, если бы не теплая, в общем-то, вода, у него вдоль позвоночника побежали бы мурашки. Хвост сделал несколько мощных взмахов, потом как-то резко изогнулся, дернулся, теперь это существо, которое появлялось на свет, пыталось хвостом отработать таким образом, чтобы вытащить из амфоры тело.
Это было непросто, но зверю это вполне удалось. Он высунулся почти до половины. И почти так же неожиданно, как стал вылезать из горловины, вдруг обвис, успокоился. Рост понял, что боится, а хватит ли у «новорожденного» силенок, чтобы все-таки выползти из своего, вероятно, не самого приятного заточения? Еще он вспоминал, что, кажется, дельфины тоже из своей матери хвостом назад выходят, но дельфиниха при родах носится под водой как бешеная, вытряхивая дельфиненка из себя… Тут же ничего подобного, разумеется, быть не могло. И все-таки ошеломительно здоровая рыбина как-то выползала.
Вот она снова стала биться, теперь ее тело выскочило почти на две трети, остались только плавники у головы, вот еще немного… И вдруг она рванулась с такой силой, что стало ясно – что-то внутри этой колбы порвалось, разом и окончательно. И существо, по сравнению с которым даже Гулливер показался бы миниатюрным, дернулось наверх. Рост, не отдавая себе отчета, рванулся под него, чтобы, если будет необходимо, поддержать, вытащить на поверхность. Это было очень важно – чтобы «оно» вдохнуло воздух. Потому что это была не рыба с жабрами, это было что-то, нуждающееся в дыхании.
На ощупь зверь был гладким, даже шелк показался бы в сравнении с этой кожей грубой чешуей. И еще, было удивительно тепло около него, на коже оставалось что-то, похожее на жирный жар, отходящий от раскаленной масляной лампы.
Зверь всплыл, лег на бок, придерживая голову над поверхностью, Ростик обогнул его, сознавая, насколько слабыми и нелепыми выглядят его усилия рядом с горой мускулов этого существа. Глаза у него оказались совершенно дельфиньи. Даже немного грустно становилось от этого взгляда. Но оно было тут, лежало на воде, дышало и рассматривало Ростика. Он коснулся кожи около дыхала рукой, зверь дрогнул, весь, от головы до хвоста.
Тогда Ростик заторопился. Он рванул к ближайшему из плотов так, что только брызги в разные стороны полетели. Еще подплывая к плоту, он принялся сдергивать с себя акваланг. Он торопился, боялся упустить это существо… И все равно опоздал. Когда он уже плыл назад, дельфин, размером с небольшого кита, уже сделал хвостом плавную дугу и ушел в темноту, подняв при этом заметную волну, плеснувшуюся у плотов. Рост в растерянности замер, оглядывая воду по сторонам.
Но вот что-то снова появилось поблизости, горячее, в этой остывающей в ночи воде, дышащее со свистом и… выбрасывающее в воду какой-то плотный, хотя и неимоверно высокий сгусток разнообразных звуков. Рост крутанулся, боясь и на этот раз не успеть, и понял – опасался зря. Потому что прямо перед ним, как раковина, даже еще более надежно и дружелюбно, чем у Гулливера, висела раскрытая спина этого существа. Ростик сморгнул воду, присматриваясь. Так, это дыхательная трубка, это… место для лица, немного залитое водой, но все-равно приемлемое. Ложбины для тела, для ног…
Он улегся в зверя, словно бы в давно ждущее его лоно. Его тут же оглушила слепота, глухота и сильная, переполненная мускульной энергией пелена. От кончиков пальцев на ногах до макушки на голове он был охвачен… еще более плотными, чем у Гулливера, слегка вязкими зажимами.
А потом сознание Роста включилось во что-то более ясное и великоплепное, чем его собственное представление о мире… Это было даже важнее, чем видеть, слышать и ощущать тело дельфина как собственное. Спустя еще полминуты, переполненной очень сложными ощущениями и его – пока что его личными – переживаниями, он уже не мог с уверенностью разделить себя и то существо, которое обрел.
И в него медленно, но неостановимо, как влага просачивается в сильный дождь через ткань палатки, просачивалось сознание этого… зверя. Хотя при всем желании, зверем дельфина назвать было невозможно. Он был… философом, мыслителем, наблюдателем мира и всего, что происходило во Вселенной. Вот только немного иной, чем привычная человеку среда обитания.
Вода, вот она плещется у самого горла, обтекает тело, рождая едва осознаваемое впечатление удовольствия… И она же может убить, мучительно, необратимо отобрав дыхание. И смерть придет быстро, всего-то за несколько минут, ну, в этом теле за десяток минут, но это все равно очень быстро. Сначала умрет тело у хвоста, потом остановятся какие-то чудесные процессы, дающие жизнь и энергию где-то около позвоночника, и лишь после этого начнет умирать мозг… У него возникнут какие-то виденья, он вспомнит тот мир, который видел и ощущал много лет вне этой воды, но это уже будет умирание…
И тогда Рост понял, что он с дельфином единое целое. Он поднялся на хвосте, высунув голову в воздух, берег был близко, чрезмерно близко, на нем виднелась странная, неуклюжая тень… Вероятно, Лада. Она подняла над головой факел на длинной рукояти. Горящие капли падали ей почти на голову, но она этого не замечала. И тогда он закричал, чтобы она не беспокоилась. Торжествующий визг, от которого могло заложить уши, прорезал воздух, но ушел недалеко, всего-то на несколько метров или десятков метров… В воде его было бы слышно, кажется, у дварского берега, а потом пришло бы от него эхо, и по этому отражению от твердого берега можно было бы многое понять о всех камнях и песчаных мелях, которые его составляли.