Стоки городов, которые Ростик решил отнести к населенным Ширами, а они тут имелись, это он отчетливо помнил по своему прежнему посещению Гвинеи, были мутноватыми, отдавали какой-то химией, в них было много мелкого камня, почти песка, еще, кажется, они пахли стеклом, выплавленным из кварца, и пищей предпочтительно растительной.
К тому же в воде после ширских поселений угадывалось иногда что-то резкое, горячее, хотя их вода, как правило, была не слишком теплой, а отчего-то более прохладной, но Рост решил, что, возможно, это след Махри Гошодов или даже некоторых поселений вас-смеров, которые при Ширах на Гвинее тоже имелись. В общем, все было не так просто, как он думал.
К тому же из всего обилия привкусов и оттенков можно было выделить что-то сложное, не относящееся к его прямой задаче, и Рост не заметил, как занялся именно этим. По едва приметным признакам, о которых едва ли можно было рассказать человеческими понятиями, образами и словами, он вдруг приходил к странным выводам. Вот этот город, подумал он о ближайшем к морю поселении Широв, плохо устроен или плохо управляется, в общем, жить в нем несладко. Он заражен бедностью, потому что должен платить слишком большую дань более сильным городам на берегу моря, населенным преимущественно пурпурными, чтобы они оставили его в покое, чтобы его не разрушили.
Другой городок, стоящий в излучине мелкой речки, впадающей в главную, большую реку, был поменьше и внешне почти не защищен, но он был богаче, у него имелась весьма развитая торговля, его жители питались лучше и, как ни странно, вели более разнообразную жизнь, может быть, даже с некоторыми культурными развлечениями. В сливах его вод Рост определил немалое количество самых неожиданных специй, среди которых читались перец, душистая гвоздика и что-то незнакомое, а одежду свою они стирали более сложным по составу мылом, иногда пахнущим водорослями, а иногда яблоками.
В общем, когда Ростик с Михайловым немного освоились в реке, им стало даже интересно. Артем сначала все спрашивал, будут ли они выходить на берег, ему, кажется, не терпелось, как моряку после длительного плаванья, размять ноги. Но тут уж Ростик был неумолим.
– Я выйду, – транслировал он, хотя тут, в окружении городов, переговариваться почему-то стало трудно, еще трудней, чем это выходило у него с Евой на юге, – а ты останешься в своем звере. Будешь прикрывать моего Левиафана.
Михайлов попытался спорить, но Рост довольно резко оборвал его, называя все аргументы нытьем и нюнями. После этого Михайлов замкнулся, но для работающего чуть не до изнеможения Роста это было даже неплохо.
Он продолжал читать более мелкие речки, высчитывал ту часть реки, которую можно было бы назвать фарватером, где им, из-за достаточной глубины, кажется, ничего не угрожало, и пытался запомнить виды и типы кораблей, проходящих мимо, не забывая и о задаче подсмотреть, как они ставили свои высоколетящие змеи, чтобы использовать ветер.
Из этого мало что получилось, по реке корабли, даже против течения, ходили только на веслах, используя более спокойную воду у берега, иногда буксируясь на леерах, привязанных к здоровым буйволам с пятнистой шкурой или даже к артелям бурлаков. К бурлакам Ростик присматривался особо, но они почти целиком состояли из странного вида пернатиков, больше похожих на уток, чем на куринообразных бегимлеси, и очень редко из п’токов. И особого дружелюбия бурлаки не проявляли, если Рост слишком близко подходил к берегу, почти всегда находился кто-то, кто начинал бросать в него камни, иногда с чрезмерной меткостью.
Так они и поднимались по реке все выше и выше, Ростик даже стал удивляться, как это так получилось, что на не слишком большой Гвинее имелась такая полноводная и длинная река. Вода постепенно становилась чище и холоднее, не составляло труда осознать, что река берет начало в каком-то озере, которое Ростик уже решил исследовать по полной программе, как вдруг они наткнулись на первый порог. Он был высоким, около пяти метров, и перепрыгнуть его было невозможно, да Ростик и не хотел его преодолевать, потому что это по всем статьям выглядело опасным делом – слишком просто было плюхнуться по ту сторону каменной гряды не в воду, а на скалы, разбивая слишком большое для суши тело касаток. И что бы они тогда стали делать?
Они немного вернулись по течению, и тут Ростик отыскал, кажется, единственный чистый приток, очень хорошо промытый горьковатыми корнями каких-то больших деревьев, пахнущий только Ширами. Правда этот приток выглядел мелковатым, идти по нему приходилось даже не рядом, а гуськом, иначе его глубины не хватало. Но Росту он все-таки нравился больше, чем остальные подобные речки.
Ночь, после того как они выбрали именно этот приток большой реки, прошла спокойно. Михайлов, хотя и ныл в последнее время, внезапно развеселился, особенно после того, как сумел отловить трех здоровенных, до центнера, рыбин, которых они оба решили назвать сомами. И выспались они преотлично, обе касатки послушно шевелили плавниками, перебарывая довольно заметное течение, но в остальном были спокойными.
Ростик мирно проспал всю ночь, зато Михайлов раза два просыпался и успешно охотился, причем почти всю добычу благородно отдал Лео, чем касатка осталась довольна. Охотиться в этой воде без участия человека она определенно опасалась. Да и сознание Михайлова в этой воде стало для его морского гиганта необходимым, чем человек и воспользовался в охотничьих вылазках.
Проснувшись, почувствовав себя более отдохнувшим, чем обычно у него получалось за последние две недели, что они провели в море, и за те несколько дней, когда поднимались по реке, Рост понял, что у него родилась идея. Простая, но изрядно похожая на правду.
Она строилась на том, что гвинейские города были весьма сложно устроены. Они не занимали много места и не спешили слиться во что-то единое, цельное, образующее подобие государства.
Но сама множественность этих поселений и их разнообразие порождали сложную сеть противовесов и в местечковой политике, и в экономике. Атаковать даже близкого соседа было невыгодно, потому что это грозило наказанием от других, дружественных потерпевшему городов. А оно было бы неминуемым и фатальным. Конечно, можно было добиться поддержки других своих соседей, которые были населены родственными расами. Но что толку в том, что война кончится временной победой, если, может быть, вчерашние друзья тебя все равно уничтожат?
Выгоднее было взымать или платить, судя по обстоятельствам, какую-нибудь дань. Правда, тут уж в самом невыгодном положении оказывались города пурпурных, находящиеся на побережье. Им, кажется, было не по силам пробиться в глубину Гвинеи и сдержать давление густых и пышных лесов, что Ширы, кажется, делали без труда, потому что принадлежали к какому-то виду растительной жизни.
Но если бы тут появился Фоп, если бы удалось защититься от океанических викрамов, которые, вероятно, тоже получали от прибрежных пурпурных некую добычу, если бы торговля посредством больших кораблей, без которой прибрежные жители не могли существовать, стала развиваться, равновесие, общая сумма влияний, прежде всего с учетом пресловутого Фоп-фалла, сдвинули бы и равновесие всего этого мира. Потому что, подумал Ростик, с Фопом Ширы договориться сумели бы, и даже весьма просто. А вот пурпурные на это были не способны. И тогда… Да, тогда не исключено, что главенствующей расой на Гвинее стали бы Ширы, разумеется, с поддержкой тех Докай, которые обитали в их городах.
