После полудня, когда все распаренные в баньке и хмурые от плохой погоды и неопределенности собственного положения уселись за второй легкий завтрак, потому что первый, ранний и вовсе не заметили – все же научились имперцы подниматься по-местному, с первыми ударами колоколов на многих местных звонницах, – Густибус вдруг стал спрашивать князя, что тот задумал.
– Кое-что и впрямь задумал, – отозвался князь Диодор. – Хотелось бы, чтобы все ж получилось, вышло, как мне мнится, но… Кто же знает, нас ведь отставили от этого дела. Не уверен ни в чем, и это самое скверное, что может быть.
– А точнее можешь сказать? – спросил Дерпен.
– Нет, – признался князь. – Если скажу, вы сомневаться начнете, и меня на смех поднимете. А мне нужно быть уверенным, не сомневающимся ни в своей правоте, ни в том, что все произойдет так, как, я полагаю, должно произойти.
– Да что произойти-то должно? – спросил и батюшка.
– Я тебе, батюшка, после скажу, вот трапезничать окончим, и я тебя попрошу об одной вещи.
– Все любопытнее становится, – отозвался Густибус. – А мне ты не хочешь чего-либо сказать?
– Тебе и Дерпену нужно быть около батюшки, все время, и смотреть в оба. – Голос у князя сделался каким-то сварливым и хриплым, будто боевые распоряжения делал, а не к балу королевскому готовился.
– Около тебя, оказывается, быть не следует, да? – пробурчал Дерпен. – Мол, сам с усами?.. – Он помолчал. – Ты бы все же сказал, князь, что задумал.
– Не могу, – опять со вздохом отказался князь. – Есть тому и еще причины, кроме ваших сомнений. – Он еще разок взвесил в уме свои идеи, и даже головой покачал, отказываясь. – Будет лучше, если вы ни о чем не будете догадываться.
– А я вовсе не догадываюсь, – сказал Дерпен, и чуть улыбнулся в свои тонкие и негустые восточные усики. – Ни об этом, ни о том, ни о малом, ни о большом, ни о прямом, ни о кривом, ни сейчас и ни потом…
Кажется, он начинал прибаутничать, а это означало, помимо прочего, что он окончательно и уже несомненно выздоровел.
Трапеза завершилась не вполне обыденно, потому что пришли вдруг целой гурьбой еще портные, которые принесли кучу всяких безделок к той одежде, которую усиленно изготавливали где-то в глубине дома прежние, приведенные ранее кутюрье. Делать нечего, пришлось еще и одеваться, а потом и вовсе случилась невиданная штука. В ворота, преодолев не вполне уверенный заслон, который пробовал оказать Креп, мягко вкатилась четырехместная, местами чуть ли не серебряная карета с гербом Тайного Приказа Мирквы на обеих дверцах. Вот тут уже всем стало не до смеха, коли дело принимало такой торжественный оборот.
Одевались долго, главным образом, по вине все тех же портных. Они то одно приладят, потом кто-то посмотрит, покачает головой, и многословно объясняя что-то свое, портновское, снимет, а приладит другое. Причем объясняли даже не знающему ни слова на феризе Дерпену. Это было бы забавно, если бы ни длилось столько времени, что князю захотелось всю эту братию разогнать.
Но все же приходилось терпеть, к тому же, как ни удивительно, вновьприбывшие помощники принесли и вполне по росту пошитый кафтан для Крепа. Князь поинтересовался:
– А это для чего?
– Так месье Атеном д'Ош приказал, – отозвался самый пожилой и опытный из них. – Мне было даже сказано, если он будет и впредь выглядеть как… – он старательно смодулировал голос под руквацкую размеренность, – огор-родо-но-й пу-галь, мы за эту работу денег не получим. – Он едва ли не взволновано смотрел на князя. – Подразумевается, что за одежду для этого мальчишки, а не за весь наш тут труд и товар.
Князь почти свирепо повернулся к Крепу.
– Ты знал?
– Знал, принц, – признался мальчик. – Знал об этом приказе сьера Атенома.
– Что он тебе еще приказал? Подслеживать за нами тоже приказал?
– Нет, князь, этого он не говорил. Просто просил добиться, чтобы я был на балу, могу отчего-то ему или вам потребоваться.
– Это ты уже со Стырем решай, – смилостивился князь.
И так получилось, когда они уже в новом и полном своем едва ли не ослепительном обмундировании вышли, чтобы в эту новоявленную карету рассаживаться, и Стырь, тоже в новой ливрейке черно-серебряных цветов герба Тайного Приказа, уже стоял у ее дверцы, за его плечом находился Креп, одновременно и злой, и смиренный, как ягненок. Князь присмотрелся к нему, оказывается, он канючил:
– Дядя Стырь, возьми меня с собой. Мне же куртье шевалье д'Ош приказал с вами быть.
– Мне куртье – не указ. Я так думаю, что тебя все же гнать следует, слишком долго нас объедал… И ты, парень, не всю мелочь сдаешь, когда тебя за чем-либо на базар посылают.
– На рынок, дядя Стырь, по-нашему то… А все же, возьми меня, хочется хоть одним глазком, хоть снаружи на королевский бал посмотреть, дядя Стырь.
Тогда Стырь по солдатской привычке, но на вполне различимом феризе вдруг так ответил мальчишке, как и не на каждом из Парских рынков самые бойкие торговки могли отваживать вороватых мальчишек. Князь даже удивился. И оттого, еще разок поглядев на поникшего Крепа, приказал:
– Ты его все же возьми, Стырь. Видишь же, он в лакейском, будет с тобой на запятках. – Князь подумал миг, решился и уже твердо добавил: – И он впрямь может понадобиться.
В карете, пока ехали, все расселись так неудобно, что даже за сохранность своих нарядов забеспокоились. Особенно Дерпен. Ему очень понравился недлинный восточный халат, в ярких и широких желто-синих полосах, больше смахивающий на руквацкий кафтан, отлично пошитые порты с небольшими изумрудными бантами у колен, тонкие и плотные чулки с чем-то вроде растительного плетеного орнамента, чудные башмаки с длинными носами. Вот только поясной нож, выделанный как местный кинжал, тоже привезенный из посольства, изукрашенный невероятным количеством разным каменьев, иные величиной чуть не с голубиное яйцо, вызывал у него раздражение. Он все время ворчал:
– И как таким, пардон, оружием можно хоть как-то ударить противника в настоящем, а не потешном бою? – Он тоже набрался феризчины, как оказалось.
– Думаю, до настоящего боя не дойдет, – рассеянно отозвался князь.
– Ага, князь, а ведь свой четырехствольник ты все же захватил, – отозвался Дерпен. – Ты бы его получше спрятал, что ли?.. Торчит ведь из подмышки справа, слепой только не увидит.
У князя действительно там был карман, пришитый по его требованию, в который он этот пистолет и сунул, ему-то казалось, что сделал он это довольно удачно, специально же перед зеркалом проверил, но после слов восточника как-то все это иначе показалось… А впрочем, решил князь, от Дерпена никакое оружие не спрячешь, это у него само собой получается, а вот другие-то и не заметят.
– Вообще-то являться на королевский бал вооруженным запрещено, – сказал Густибус.
– Это для них – королевский бал, – отозвался князь, раздосадованный еще и этим замечанием. – А у нас последний шаг в нашем расследовании намечается.
