Потихоньку я успокоился, вышел из здания вокзала и уселся на сиденье своего транспортного средства. Итак, денег не было. Скорее всего, Джин меня не подвел, он не мог так поступить. Он не собирался в бега, он хотел окунуться в нормальную политическую работенку в своем Харькове, а значит, я мог всегда появиться на горизонте, чтобы стребовать должок. Да и был он из другого теста, ради паршивых двухсот тысяч не стал бы ссориться со мной – человеком, который посчитался за семью с самым злейшим его врагом. Он бы просто попросил больше и почти наверняка получил эту прибавку. И он это знал, как знал и я. Да и не нужно было ему больше.
Объяснение было простое и обычное – его вычислили через деньги. Что бы он там мне ни говорил о своей технике и как бы ни хорохорился. Да, они применили что-то, с чем мой Клим был не знаком. И успешно. Только слегка опоздали и потому доставали Джина уже самонаводящейся ракетой. Или просто не хотели брать здесь, в Москве, а решили с самого начала распылить где-то в стороне, над Белгородом, например.
Значит, деньги. Я не заметил, что колочу кулаками в перчатках по рулю своего байкера. Гадство, мог бы предусмотреть…
На меня уже обращали внимание. Пришлось заводиться и укатывать по-быстрому. На прощание я услышал басовитый, уверенный голосок какого-то знатока человеческих душ:
– Ничего, когда моя тачка не заводится, я и не такое могу устроить.
Деньги. Вернее, проклятая самоуверенность, представление, что я могу обманывать своих врагов как хочу и бесконечно долго… Догадку следовало проверить через Климента.
Через двадцать минут я оказался в одном из частных агентств анонимных запросов, где, не снимая шлема, встретился с менеджером – тонкошеей, некрасивой девицей. Подобных агентств некогда было много, сейчас стало поменьше. Собственно, это такие компашки, которые изобрели специально для богатых девушек, которым, например, нужен новый кавалер, а самим звонить в требуемые заведения они побаиваются. Еще ими пользовались женатые прелюбодеи, которые нанимали профессиональных уговорщиков. Или любители жен своих шефов, которые сами боялись звонить, потому что их сразу бы разоблачили…
Через пять минут за чисто символическую плату я выяснил, что Климента тоже взяли, и тоже с деньгами. Значит, из моей задумки переиграть Нетопыря в этой партии мне ничего не обломилось.
Впрочем, нет, я убрал Самойлова. И как результат, посеял у моих противников надежду, что они со мной расправились. Чтобы подтвердить это соображение, я купил массу дневных газет, уединился в кабинете одного полублатного ресторанчика и принялся читать.
В газетах почти треть передовых полос была посвящена мне, хотя приводились и фотографии Джина. Только все время утверждалось, что под личиной полосатика маскировался я, солдат Штефана. Как доказательство, в сотнях строк расписывалась моя способность к автоликии, чем, по мнению редакций, доказывалось, что, замаскировавшись под Джина, я пытался создать себе алиби… И еще утверждалось, что в конечном итоге меня выдал генокод, занесенный в фальшивые документы, по которым я, в облике Джина, проживал на дебаркадере.
Так, теперь стало ясно, почему мои противники были так уверены, что роль Джина играл я. Хотя не до конца, кое-какие вопросы у меня еще остались. И главный из них – почему Нетопырь со своими ребятами не взорвал ракетоплан аккуратнее, чтобы получить материал для анализов и безошибочно выяснить, кого же они все-таки грохнули?
Оставив весь ворох газет, я снова сел на байкер и стал кружить по городу, стараясь понять, что вокруг происходит? И что, собственно, произошло?
Вспомнив о своем распрекрасном десятиканальном телике, я нашел его в багажнике, уместил на приборном щитке в зажим, предусмотренный для чего-то подобного, и пощелкал наобум. Истории про меня пошли на убыль, но все еще не выходили из выпусков новостей, пусть и в косвенном виде. Кто-то весьма суровый рассказал, что собаки, которые в этом деле не принесли Охранке никакой, даже самой малой пользы, отозваны, и те, кто их не любит, теперь может спать спокойно. Какая-то весьма сексапильная девица противно гнусавила, что негодование, которого не проявили власти, но проявила журналистская братия по адресу покойного солдата Штефана, достойно сожаления о низком моральном уровне этих самых властей… Ее я не дослушал, это было выше моих сил – чтобы на мой счет еще и морализаторствовали.
И почти случайно я наткнулся на плечистого красавца, явно уголовного обозревателя, который вывел на экран длинную, почти в две сотни цепочку разных цифр и букв из трех алфавитов – латинского, греческого и буквенного японского, – что и явилось обозначением моего генокода, информацией, которая, по его уверениям, выдала меня Охранке. А потом он стал вещать, что посредством этого кода меня сдала за награду та самая контора, которая сработала парой недель ранее фальшивые документы.
Я даже притормозил и подъехал к обочине, чтобы не пропустить ни слова из его выступления, но он уже закруглялся. Впрочем, идею он подал неплохую. Настолько, что я даже всерьез стал раздумывать, не навестить ли мне Деда Мороза и его «шестерок». Почему-то я сомневался, что их роль в этом деле была такой, как расписывал красавец. Уж очень страдал их бизнес от подобной нелояльности к клиенту. Тем более что об этом так свободно разглагольствовал какой-то тележурналист.
Но скорее всего оказалось бы, что ими просто прикрывают что-то более сложное, а значит, я только зря выдам себя, даже если перестреляю каждого, кто из их банды попадется мне на глаза…
И вдруг я понял, что нужно делать. Я даже головой слегка потряс, чтобы звон от этой идеи быстрее проходил. Потом, не отъезжая от гостеприимной обочины, стал рыться в наличной амуниции.
Со стороны могло показаться, что я проверяю, не забыл ли чего, собравшись в дальнюю дорогу. На самом деле я незаметно пересчитывал патроны и прочие ресурсы. Дело, которое я решил провернуть, могло потребовать немало сил, гораздо больше, чем у меня имелось. Но показываться у знакомых продавцов в Подольске было бы глупостью – я же для всех умер. И это был мой главный ресурс, который я не собирался пускать по ветру за здорово живешь.
74
Байкер я завез в кусты, которые показались мне чуть более надежными, чем другие. Разумеется, я прятал свои колеса от собачек, их владелиц или местных сорванцов, которым бы полагалось находиться в школе, но которые вместо этого вполне могли обнаружить мое транспортное средство раньше, чем я о нем позабочусь. Потом я стал оглядываться по сторонам.
Это стало уже наваждением, разновидностью мании. Куда бы я не приезжал, что бы ни делал, я «снимал» местность, и иногда на это уходило тридцать-сорок минут. Это могло бы показаться подозрительным каждому, кто мог меня заметить, к счастью, я полагал, что выбрал потаенный уголок и никому не бросаюсь в глаза.
До виллы Передела, называемой Избушка, от того места, где я решил спешиться, было метров четыреста. Примерно столько же, если не больше, было до ближайших домов с двух других сторон. А от дороги расстояние до Избушки вообще приближалось к километру. К тому же земля эта была куплена на деньги Охранки, и бывшее мое ведомство выплачивало за нее налог. Но с этим ничего поделать было нельзя – специфика. Слишком уж это был особенный домик, слишком необычным человеком был мой бывший шеф Передел. Слишком странные дела иногда тут творились и еще будут твориться. Может быть, прямо сейчас, по моей инициативе.
