Он заплатил за одеяло, пошел к выходу, потом повернулся и
спросил:
— Нет ли у вас случайно филиала в Туксоне?
— Есть, — ответил Холл.
Волнение снова охватило Селби.
— Сколько одеял ушло в Туксон?
— Не помню, не то пять, не то шесть. Заведующий филиалом в
Туксоне не был о них такого высокого мнения, как мы, и… он был прав, а мы
ошибались, — сказал Холл.
Селби поблагодарил его и вышел. Пять минут спустя фотограф
вручил ему его фотографию и копию, на которой Джеймс Лейси был изображен с
пышными усами цвета стали и в сером сомбреро. Кроме легкой нечеткости, ничто не
говорило о необычности фотографии, не указывало на подделку.
Селби выдал ему двадцать долларов.
Фотограф вздохнул:
— Самые тяжелые двадцать баксов, которые я когда-либо
зарабатывал. Я никак не мог найти фотографии в сомбреро, чтобы можно было бы
поменять лица. Пришлось сфотографировать сомбреро, прилепить на голову вашего
парня, снова сфотографировать ее, высушить негатив, отретушировать его,
увеличить, подрисовать, а затем сделать снимок кабинетного размера. Друг, я
здорово поработал!
— Я тоже, — рассеянно сказал Селби и, спохватившись,
добавил: — Это не значит, что я не благодарен вам. Большое спасибо.
Он взял фотографию и отправился в отель «Пайонир-Румз». Всю
дорогу его подсознательно сверлила мысль, что следует позвонить Рексу Брэндону
и дать знать, где он находится, но Селби было приятно чувствовать себя как бы
за чертой волшебного круга. Всякие разговоры о том, чем он сейчас занимается,
нарушили бы эти чары.
Он будет действовать самостоятельно, а Брэндону позвонит
позднее, когда сможет сказать, что тайна уже раскрыта и доказательства у него в
руках.
Управляющая отелем «Пайонир-Румз» была крупной женщиной с
тяжелым, скептическим взглядом, она смотрела на Селби настороженно, без всякого
радушия. Селби объяснил, кто он такой, и спросил ее о человеке, который снимал
комнату как Гораций Перн из маклерской компании «Интермаунтен».
Она сказала с досадой:
— Боже, я устала от этого человека! Полиция без конца
спрашивает и спрашивает о нем. А я, хоть убей, ничего не могу вспомнить, за
исключением того, что ему около пятидесяти или, может быть, чуть меньше, он
носил кожаный жилет, сомбреро, у него были висячие седые усы. Их-то я помню
лучше всего.
— А не было ли чего-то особенного в его глазах? — спросил
Селби.
— Да, — ответила она. — Было в них что-то странное… манера
держать их широко открытыми. Эти глаза напоминали мне что-то, но, хоть убей, не
могу вспомнить, что именно.
— Вы хотите сказать, что видели их прежде?
— Нет, не думаю, и все же у меня такое ощущение, как если бы
я их уже видела. В них есть что-то комичное, что ли. В общем, странные глаза…
— Вы имеете в виду цвет?
— Нет, форму. Что-то в разрезе глаз.
— Может, в нем есть восточная кровь? — спросил Селби наугад,
чувствуя, как его все больше охватывает чувство разочарования.
— Нет, не то, но я просто не знаю, в чем тут дело.
— Был он высок, грузен?
— Нет, думаю, он был среднего роста. Ну, может быть, немного
выше. Вы знаете, как это бывает. У нас сорок комнат, и большая часть их сдается
каждую ночь. Одни приходят, другие уходят. Я смотрю на них лишь для того, чтобы
определить, могут ли они напиться, или нашуметь, или вообще сделать что-то такое,
что придется вызывать полицию. Я особенно осторожно отношусь к молодым
женщинам, которые путешествуют парами. На прочих не очень обращаю внимание.
— Вы узнали бы этого человека, если бы снова увидели его?
— Думаю, что узнала бы.
— А может быть, вы все-таки вспомните, что необычного было в
его глазах? Что показалось вам знакомым?
— Нет, не могу. Словно я где-то что-то видела, ну, вы
знаете, как будто видела его брата или сестру, и… Я вот что сделаю, мистер
Селби, — подумаю над этим еще раз и постараюсь вспомнить. Возможно, тут
семейное сходство, и, может, он просто напоминает мне кого-то, кого я хорошо
знаю.
— Благодарю, — сказал Селби, — а как насчет фотографий? Вы
узнали бы его по фотографии?
— Думаю, что да.
Селби открыл портфель и вынул снимок, сделанный фотографом.
— Это тот человек? — спросил он.
Она внимательно посмотрела на снимок.
— Нет. Это не он.
— Вы хотите сказать, что не узнаете в нем человека, который
жил здесь, или что это абсолютно не тот человек?
Она проговорила медленно:
— Я не скажу, что это абсолютно не тот человек, он чем-то
похож на него и все-таки не похож. Это… о, подождите минутку.
Она опустила снимок, быстро заморгала глазами и сказала:
— Я знаю теперь, на что похожи его глаза.
— На что? — спросил Селби, снова почувствовав волнение.
— Я знала когда-то женщину, которой сделали операцию на
лице. Какое-то время лицевые мускулы должны были находиться в покое, чтобы не
растянуть кожу. Поэтому ей наложили несколько полосок пластыря от глаз ко лбу —
вы знаете, не от самых глаз, а от висков. Это сильно оттягивало кожу назад, и у
нее был напряженный остановившийся взгляд. Вот что напомнил мне тот человек.
Селби еще больше заволновался.
— То есть вы полагаете, что на его лоб был наложен пластырь,
чтобы изменить выражение глаз и лица?
— Ну, я бы не стала заходить так далеко, просто его глаза
напомнили мне об этой женщине. Я знала, что-то в них есть. Просто не могла
определить — что.
Селби попросил:
— Посмотрите снова на эту фотографию. Представьте, что кожа
от висков подтянута вверх полосками пластыря и оттого разрез глаз кажется
странным, необычным. Можно тогда было бы сказать, что это тот же человек?
— Пожалуй, — с запинкой произнесла она. — Я думаю, что такое
возможно, но это просто предположение, а не утверждение. Сомбреро, жилет и усы
делают облик знакомым — даже если глаза были другими.
— Понимаю, — сказал Селби, — и хочу, чтобы вы обдумали все в
целом. Я полагаю, что человек, который жил здесь, был переодет, усы у него
фальшивые, а разрез глаз он изменил полосками пластыря, спрятанными под шляпой.
Я собираюсь показать вам настоящую фотографию человека, жившего здесь, как я
думаю, с загримированным лицом. Но пока я хочу, чтобы вы все это выбросили из
головы. Ладно?! Не пытайтесь представить, как бы выглядел этот человек, если бы
у него были другие глаза. Вы понимаете?
