— Животных?
— Да, редких животных или представителей исчезнувших видов, возрожденных путем регенерации. Ему принадлежит компания на Тайване — консалтинговая фирма, которая работает в сфере технологий и контролирует на этом острове кучу микрокомпаний. Ну, вы знаете, как это происходит… Его компания связана с сетью других подставных фирм, действующих по всему миру, и все это очень…
— Сложно, я знаю, но не переживайте, я привык к хитрым фортелям.
— Ладно, мы пытаемся понять, как все это работает, как одно связано с другим. Вчера нам удалось отыскать след филиала «Purple Star»
[36]
здесь, в столице, и в Семипалатинске.
— «Purple Star»?
— Так называется тайваньская компания. У нее есть дочернее предприятие, естественно под другой вывеской, с офисом в Алма-Ате и ангарами на севере, возле границы с Россией. Улавливаете?
Тороп молча сделал некий неопределенный жест, который должен был означать понимание. Он ни черта не улавливал, за исключением того факта, что мафия и разведслужбы, судя по всему, питали явное пристрастие к приграничным территориям, но это и так казалось очевидным.
— По мере осуществления вашего канадского круиза я стану передавать вам всю информацию, какую только смогу предоставить. Взамен вам нужно ухитриться выяснить, что именно перевозится. За десять тысяч долларов США.
Тороп проворчал что-то неразборчивое, потом спросил:
— А если мне это не удастся?
— Я заплачу вам пять тысяч долларов за сопровождение объекта.
Тороп задержал дыхание, зная, что опять играет собственной жизнью, полагаясь на счастливый случай. Он медленно встал с кресла. Он смертельно устал, Канада — это совсем неплохо. Десять тысяч долларов или даже половина — неожиданный подарок, и, как бы там ни было, джокера у него в рукаве не было. Поэтому Тороп протянул Романенко руку и улыбнулся:
— Полковник, вы только что наняли меня на работу.
7
Свернувшись в чем-то вроде кресла-качалки с металлическим каркасом, Мари Зорн наблюдала в окно, как грозовые облака бегут над городом. В конце концов девушка заснула, а телевизор продолжал пронзать ночную тьму комнаты ритмичными вспышками света — сериалом иранского производства с субтитрами на казахском, в котором Мари не понимала ни слова.
Утром она проснулась с тем же самочувствием, что и накануне.
Анксиолитическим средствам удалось растопить лед отчаяния, превратив его в туман, колышущаяся линия которого подплывала к неясному настоящему.
Конечно, то, что она делает, плохо. Безусловно, она это знает, но это знание теперь было лишено всякой эмоциональной нагрузки.
Прежде чем ее жизнь окончательно рухнула во тьму, Мари познала несколько мгновений счастья и, находясь на острове, даже почувствовала себя полностью исцелившейся. Медики, которые вились там вокруг нее, всячески угождали ей, холили и лелеяли. В то же самое время она проводила каждый день многие часы со всеми этими машинами, отличавшимися поистине человеческой предупредительностью. Остров сам по себе вызывал восхищение, а Сиамский залив казался океаном материнской нежности.
Врач, которого представил ей Горский в Чингизских горах, ни капельки не походил на людей с острова. Это был пожилой, мрачный мужчина — холодный, самоуверенный, самовлюбленный. На острове его бы назвали «хладнокровным социопатом».
Этот человек использовал запрещенные приемы, а она из-за минутной растерянности и глубокого равнодушия в конце концов согласилась стать соучастницей его гнусных деяний.
Теперь уже было слишком поздно давать задний ход.
Давным-давно поздно. Две недели, если быть точной.
Солохов принес ей завтрак. Нет, у него не было новостей. Полковник уехал на север, чтобы урегулировать кое-какие детали. Когда он вернется, Мари наверняка сможет отправиться в путь в течение сорока восьми часов.
Девушка знала, что означает «наверняка» в устах таких людей. Она знала, что под «наверняка» подразумевается «возможно» или «маловероятно». Мари смутно догадывалась о том, что возникли какие-то сложности.
Она провела день перед телевизором, проглотила несколько антидепрессантов и с наступлением вечера заснула, утомленная жарой.
Ей почти сразу приснился один из постоянно возвращавшихся призрачных миров.
Она очутилась над островом-машиной, снижаясь на своем летающем зонтике. Приземлилась в джунглях среди змеиных голов, чтобы повстречаться с Древовидным Индусом.
Древовидный Индус был священной фигурой острова — великий мудрец, очень древний. Он знал все или почти все тайны этого мира. Его корни имели такую длину, что проходили под всей поверхностью острова вплоть до пляжей, и забирались так глубоко, что прикасались к секретам, скрывавшимся в центре Земли.
Рядом с деревом находился гриб — секс-машина фаллической формы. Этот механизм был органом острова. Мари могла тотчас же воспользоваться им, чтобы получить пищу, информацию, связаться с другим механическим органом или испытать плотское наслаждение.
В распоряжении Мари на острове грез находилось множество технических приспособлений. То были ее «шизомашины», как называли их доктор Винклер и его коллеги. Механизмы, которые позволяли ей контролировать процесс создания собственных снов. Они напрямую связывались с ее бессознательным с помощью специально предназначенных для этого органов. Благодаря впрыскиваемому ей нейростимулятору, Мари научилась управлять безграничным потоком психической деятельности своего организма. А вскоре, как сказал ей Винклер — официальный руководитель масштабного междисциплинарного научного проекта, — эти «ментальные машины» и «новый прототип нейростимулятора» позволят делать такое, о чем ранее ни один человек не мог и мечтать.
Изучая людей, подобных Мари, обитатели острова выяснили одну важную вещь. «Вы не больны, — однажды сказал Винклер ей и таким, как она, — просто человечество еще не умеет пользоваться потенциалом ваших мозгов. Они сделаны для чего-то такого, что нашим современникам еще только предстоит открыть».
Тогда Мари Зорн лишь частично уловила мысль, которую хотел донести до нее Винклер. Однако, как и другие пациенты, участвовавшие в опытах, она очень быстро смекнула, в чем состояло основное свойство механизмов лаборатории: создавать в человеческих мозгах виртуальное пространство, где ментальные образы не заслоняли воспринимаемую реальность или, скорее, загромождали ее только в тех случаях, когда механические устройства получали соответствующую команду.
Позже она научилась синтезировать нейростимулятор в тканях собственного мозга, чтобы во время сна иметь возможность включать механизмы из лаборатории, создавая феномен, который Винклер назвал варварским словом «нейронексия».
Все это ничего не значило для Мари. Первоочередным для девушки, как и для прочих пациентов острова, был тот факт, что ее весь день напролет не пичкали транквилизаторами и не пытались свести к минимуму неконтролируемый поток мыслеобразов, а, наоборот, старались направить это течение в определенное русло и главное — сделать из него что-то полезное.
