— Совершенно ясно, полковник.
— Ни малейших, Тороп! Горский взвинчен до предела, этим эвфемизмом можно описать его постоянное настроение. Я обязан предостеречь вас: они не потерпят больше никаких сбоев. Я ясно выразился, Тороп?
— Полагаю, что да.
— Я хочу, чтобы вы не полагали, а были уверены, Тороп. Если дело не выгорит, то можете не сомневаться: именно вашей команде придется взять лопаты, кирки и найти полянку в лесу, где вы закопаете девушку.
Тороп сглотнул.
— Вы хорошо уловили мою мысль, Тороп?
— Да, — произнес он тише, чем намеревался. — Никаких проблем не будет, полковник.
— Отлично. Я рассчитываю на вас, — произнесло изображение на экране и исчезло в маленькой черной дыре, которая тут же сменилась сияющей белизной, взорвавшейся в центре экрана. Из-за этой чехарды на сетчатке полуослепшего Торопа еще долго маячили призрачные пятна.
Ночью Торопу никак не удавалось уснуть, поэтому он свернул косяк и растянулся на диване в гостиной. Его пальцы забарабанили по клавиатуре ноутбука с инфракрасным портом.
Он быстро попал во власть изображений, оставленных другой войной.
В Дагестане, в рядах формирований Шамиля Басаева, Тороп участвовал в операциях чеченских диверсионных отрядов. На его глазах гибли сотни мирных жителей. Русские обстреливали из тяжелых орудий здания, в которых, прикрываясь толпой заложников, окопались боевики Басаева. Именно тогда Тороп понял, что пути назад для него больше нет. Это было настоящее безумие. Однажды чеченцы захватили больницу. Российский спецназ и десантники окружили их. Когда солдаты принялись бить по больнице прямой наводкой, именно чеченские боевики пытались защитить заложников — русских и дагестанцев — от снарядов, выпущенных из танков, принадлежащих внутренним войскам России! Тороп оказался на лестнице. Он сопровождал толпу перепуганных женщин и детей. Артиллерийские снаряды сыпались градом, ракеты и залпы для миномета падали почти с той же частотой. Все стены здания были покрыты выбоинами от очередей, выпущенных из крупнокалиберных пулеметов. Почти везде полыхал огонь, вопили, падали, умирали люди. На лестнице Тороп увидел молодого чеченца. Скрючившись под подоконником, прижавшись боком к выступу стены, тот поднял автомат Калашникова над головой, выставил его в окно и не глядя поливал очередями позиции российских солдат. Обращаясь к группе детей и женщин, которые шли за ним, Тороп завопил по-русски: «Быстро! Быстро!» Один лестничный пролет отделял их от первого этажа и коридора, который вел в подвал. Тороп буквально столкнул людей вниз и быстро сбежал по ступенькам. Он крикнул поднимавшемуся навстречу наемнику-латышу, чтобы тот проводил мирных жителей в подвал. Следом уже начала спускаться вторая группа, которую вел какой-то чеченец. Тороп приготовился подняться и поискать оставшихся людей на втором этаже. В этот момент у чеченского снайпера, прятавшегося под окном, кончились патроны. Сидя на корточках под выступом стены, он подмигнул Торопу. Чеченец как раз перезаряжал автомат, когда стена, за которой он укрывался, взорвалась. Стена и прилегающая к ней часть лестничного пролета. Вместе с двумя десятками людей, толпившихся там. Торопа опалило пламенем от разрыва кумулятивного снаряда. Он был ранен в лицо и в голень. У его латышского товарища оказалась сломана ключица, а ребенка, которого Тороп только что взял на руки, убило осколком. Вокруг слышались вопли и стоны. От чеченского снайпера не осталось ни следа, а лестница напоминала изъеденную кариесом челюсть после стоматологической операции — почерневшая от копоти, залитая кровью, заполненная дымом и известковой пылью.
Жестокость войны в Сараеве или где-либо еще в Боснии подчинялась определенной логике — безумной логике этнических чисток. Тем не менее эти зверства оказывались неотъемлемой частью истории, издержками борьбы восточноевропейских народов против тоталитаризма. Концентрационные лагеря, сожженные дотла деревни, групповые изнасилования женщин, снаряды, падающие на местные рынки, снайперы, получавшие сдельную зарплату, — все это, конечно, было абсурдом, как и большинство других деяний человечества, но тем не менее поддавалось хоть какому-то объяснению. Но тут, в окруженной спецназом дагестанской больнице, среди окровавленных трупов русских детей, убитых снарядом, выпущенным их же соотечественниками, наблюдая за чеченским снайпером-мусульманином, который жертвует собой ради православных малышей, чувствуя, как кровь струится по лицу, а каждый уголок тела отзывается болью, Тороп осознал, что в книге его жизни только что началась новая глава. Предыдущее «откровение» относительно законов войны, явившееся ему во время боснийской мясорубки, почти сразу же пошло прахом, не выдержав появления истины более высокого порядка.
Позже, после невероятного прорыва на территорию, контролируемую сепаратистами, Тороп воспользовался несколькими неделями, предоставленными для излечения от ран, чтобы задуматься над прошлым. Он подвел итог своей деятельности за последние пять лет и с непритворным изумлением обнаружил, что не только выжил, но и стал воином. Причем он не смог бы сказать точно, когда, каким образом и почему это случилось.
Информация, которую в избытке обнаружила поисковая система портативного компьютера «Сони» последнего поколения, была отсортирована в соответствии с безупречной логикой. Тороп забил в поисковую форму слова «война» и «сегодня» и немедленно получил иллюстрированный текст-резюме и длинный список ссылок на разные сайты.
Тороп быстро собрал целую коллекцию изображений, полученных оттуда, где шли жаркие бои. Межплеменные войны с использованием танков и переносных ракетных комплексов с компьютерной системой наведения. Поисковая система показала ему репортаж бельгийской телекомпании о западноевропейских наемниках, сражавшихся друг с другом на границах Судана, объединенного Конго и бывшей Центрально-Африканской Республики. У каждой из воюющих сторон были свои кондотьеры.
[86]
У Торопа невольно вырвалось нечто вроде вздоха удивления, когда он узнал своих бывших сослуживцев по 108-й боснийской бригаде, смешавшихся с украинцами и русскими в составе банды «Ниндзя» и сражавшихся против группировки «Воины» в районе пограничного селения пигмеев-бамбути. Тороп заметил парня, с которым познакомился в Афганистане, — маронита франко-ливанского происхождения, служившего в вооруженных формированиях партии Ливанских сил, а затем у узбеков Долсома в 1998–1999 годах. Вся эта славная компания получила самое современное оружие и оборудование со складов американской армии, НАТО или из арсеналов бывших советских республик и добросовестно колошматила друг друга ради нескольких саманных бараков с крышами из кровельного железа, старой железнодорожной ветки, цементного завода, облезлой ратуши постколониальной эпохи или дороги, терявшейся в густых зарослях.
В конце концов Тороп стал клевать носом над кадрами, где Джером Козвич — француз хорватского происхождения, которого он хорошо знал по службе в 108-й бригаде, — получил в грудь пулю из автоматической винтовки М-16 — он умирал на глазах у беспомощных товарищей и санитара-украинца из его подразделения.
