Инспекторша доехала до Тавиры, не останавливаясь, стремительно пересекла город Километра через три-четыре она свернула направо, на маленькую раздолбанную дорогу, которая вела к пляжу. Кеслер слегка притормозил и принялся наблюдать. Главное, чтобы его не заметили. «Опель» тронулся, он дал ему скрыться за поворотом и только после этого тронулся в погоню.
За вторым поворотом он увидел пляжи, корабли на рейде и яхты, стоящие на приколе вдоль набережной. Над морем нависало высокое плоское бело-желтое здание. Маленький черный «опель» приткнулся на стоянке перед входом.
Кеслер затормозил, чтобы наблюдать за происходящим издалека. Женщина хлопнула дверью машины, поднялась по ступенькам и исчезла внутри дома. Ему удалось прочитать надпись, сделанную крупными буквами на складе позади дома. «Де Суза и Корлао Материаль нотика». Под действием времени и морского ветра она почти стерлась. Вдруг какое-то смутное воспоминание пришло ему на ум. Он уже слышал это название, но не мог вспомнить, где, когда и кто его упоминал, но оно всплыло из глубин памяти: через эту компанию Ева Кристенсен продала яхты Тревиса богатым туристам перед их отъездом из Португалии… Да, именно так. Однажды в разговоре Дитер Борвальт называл «компанию морского оборудования, которая распродала яхты Тревиса». Тогда же упоминалась и Тавира.
Эта инспекторша — не такая уж бестолочь. Если Тревис в этих краях, именно здесь ей помогут найти его след.
Поскольку дорога заканчивалась метров через пятьдесят за зданием, Кеслер решил развернуться и подождать на главном шоссе.
Анита представилась инспектором амстердамской полиции и попросила вызвать начальника отдела, отвечавшего за набор экипажей, не называя причину своего визита. Секретарь связалась с начальством, и по тому, как девушка понизила голос, Анита сообразила — оправдывается, что не узнала цель ее прихода.
Секретарша проводила ее до комнаты, находившейся в глубине основного крыла здания. При ее появлении хозяин кабинета встал, предложил ей стул и опустился в свое кресло. Она сразу почувствовала, что он нервничает.
Бросив на нее короткий взгляд, мужчина сразу перешел к делу:
— Вы говорите по-португальски или предпочитаете вести беседу по-английски?
Анита расслабилась: человек был явно расположен к сотрудничеству. Около сорока или чуть больше, смуглое открытое лицо, пожалуй, слегка бледное из-за постоянного сидения в закрытом кабинете. Руки крепкие, мускулистые, огрубевшие — судя по всему, бывший моряк.
— Благодарю вас за это предложение, мой португальский далек от совершенства, но надеюсь, я справлюсь, господин?..
— Пинту. Жоакин Пинту. Чем могу вам помочь, мадам?..
— Инспектор Ван Дайк из криминальной полиции Амстердама.
— Чем могу быть полезен, инспектор Ван Дайк? Он пытался поудобнее устроиться в кресле, но все никак не мог найти нужного положения.
— Я ищу одного человека, тоже иностранца. Возможно, несколько лет назад ваша компания имела с ним дело…
— Иностранец?
— Да, англичанин.
Уголки его губ слегка дернулись.
— Его зовут Стивен Тревис.
При этих словах он занервничал еще сильнее, тяжело вздохнул, посмотрел на Аниту, потом перевел взгляд на океан. Она терпеливо ждала ответа.
Пинту еще раз вздохнул, словно на его плечах лежал тяжелый груз, и произнес:
— Что он опять натворил, этот Тревис?
Он смотрел на Аниту пристально, но без враждебности, сразу выложив все карты на стол.
— Вы его знаете? Вздох. И ответ:
— Ну конечно, я его знаю.
— Служащий или друг?
— И то, и другое.
Он едва заметно улыбнулся.
— Я вас слушаю, продолжайте.
— Что вы хотите узнать?
— Где он живет? Вы знаете его адрес? Еще один тяжкий вздох.
— Не хотите сказать, в чем дело? На этот раз вздохнула Анита:
— Ничего противозаконного. Мы просто хотим с ним поговорить — как со свидетелем — об одном деле, расспросить о некоторых событиях и людях, из Голландии.
Пинту смотрел ей прямо в глаза:
— Я не знаю, где он сейчас живет. Он исчез из поля зрения месяцев шесть назад. Я слышал, что он продал свою халупу в Албуфейре, а звонил он мне всего раз, сообщил, что с ним все в порядке. В этом весь Тревис.
— Вы сказали, в Албуфейре?
— Ну да… Он там обосновался после развода. Не сразу, конечно… Плавал недолго, потом снимал разные дома, прежде чем купил домишко в Албуфейре. Но теперь я действительно не знаю, где он.
Анита чувствовала, что собеседник выдал ей не всю информацию, но надавить на него не могла и поэтому продолжила как ни в чем не бывало:
— Вы знаете, почему он так внезапно переехал? Молчание.
— Нет… Знаете, Тревис всегда был таким. Он был способен внезапно сорваться и уехать на Коморы… Может, он сейчас на Борнео или в Бразилии… Или даже на Марсе.
— Ну да… — пробормотала Анита себе под нос.
— А если бы вы захотели с ним связаться? Пинту с трудом подавил горький смешок.
— С Тревисом? Господи, да тут и думать не о чем, — это дохлый номер! Остается только ждать, когда он сам постучит в мою дверь и скажет «Привет!», как если бы мы расстались накануне… Так я всегда и поступал, и это срабатывало…
Анита позволила себе улыбнуться.
— Тревис непредсказуем. Да он и сам не знает, что будет делать на следующий день. Ничем не могу помочь, сожалею…
— Ничего страшного… Вы были на редкость внимательны, я вам очень благодарна… Господин Пинту, вы говорили, что Тревис был одновременно и вашим сотрудником, и другом… Объясните, что вы имели в виду?
— Объяснить что?
— Ну… Как вы познакомились, чем он в то время занимался… Любые детали, мелочи… Вижу, вы не очень расположены…
— Да нет, не в том дело… просто это довольно длинная и непростая история, не знаю, с чего начать.
— Начните с самого начала — этот метод отлично работает.
Они рассмеялись почти одновременно, и обстановка разрядилась.
— Да, вы правы. Ладно. Я сам из Бразилии, родился в Рио, мать — португалка, отец — бразилец. Я встретился с Тревисом здесь, в Алгарве, пятнадцать лет назад, мы одновременно сюда приехали. В семьдесят восьмом, в сентябре семьдесят восьмого… Я тогда работал капитаном и привез канадцев в Фару. Тревис приехал из Барселоны. Два-три месяца мы снимали вместе хибару, пока подыскивали постоянное жилье. Он был блестящим моряком британского флота и одним из лучших шкиперов, каких я знал в жизни.
Анита тут же поймала его на слове:
— Был?
Глухое молчание, снова тяжелый вздох и тут же, следом, загадочная ностальгическая улыбка и взгляд, обращенный в себя, в прошлое.
