— В чем проблемы? — спросил он, указывая шариковой ручкой на стул.
Я села, с трудом сдерживая слезы, и когда он увидел, что я на грани истерики, в его потухшем взгляде засветилось осознание врачебного долга. А может, оно засветилось, когда он посмотрел в мою карточку, заполненную регистраторшей, где значилось место моей работы — прокуратура.
Я сказала, что очень болит нога.
— Покажите ногу.
Он довольно резво уложил меня на диванчик, осмотрел, послушал мои сдавленные стоны и стал выяснять, где я могла травмировать коленку.
— Падали? Ушибались? Подворачивали ногу?
— Не падала, не ушибалась, не подворачивала, — устало доказывала я.
— Не морочьте мне голову, — отрезал врач. Он сел к столу, и стал что-то быстро писать в карточке.
— Это заболевание травматического происхождения. Я вам выписываю лекарства, их надо будет принимать две недели. Вот смотрите: вольтарен, если его нет — диклофенак. Нужно провести курс, по три раза в день после еды. Поскольку у вас температура повышена, попейте оксациллин, это антибиотик. Хотя лучше бы вам и то, и другое в инъекциях. На уколы ходить будете?
Я отрицательно покачала головой.
— Ясно. Тогда в таблетках. Мази: фастум-гель ежедневно, купите еще индометациновую. В специальном магазине купите накладку на колено, они продаются по размерам, и днем ходите в накладке, так как надо ограничить нагрузку на колено. Я мог бы наложить вам съемную гипсовую лангетку, но это вызовет определенные неудобства. Юбку вы уже носить не сможете, и надо будет приходить на перевязки.
— Нет, лучше наколенник, — быстро сказала я.
— Хорошо. Больничный нужен?
— Нет, — ответила я, поднимаясь и поправляя юбку.
— Нагрузка на ногу — минимальная, — предупредил врач. — Первые дни лучше полежать.
Я машинально кивнула, на самом деле меня занимал другой вопрос:
— Скажите, пожалуйста, а опухоль спадет? Нога не останется такой навсегда?
Врач тяжело вздохнул:
— Если будете выполнять мои предписания, то не останется. Опухоль спадет к концу этой недели, не раньше. Уж потерпите. Потом придите, покажитесь.
— Зачем? — наивно спросила я, полагая, что раз опухоль спадет, то к врачу ходить уже будет незачем.
Врач снова вздохнул. Похоже было, что он — женоненавистник.
— Сейчас у вас обострение, и мы будем снимать болевой синдром. А когда организм придет в себя, надо установить причину заболевания и устранять ее. Понятно? Будем лечить проблему.
Я кивнула. Врач протянул мне рецепт и бумажку с адресом специального магазина, в котором мне надо было купить наколенник.
Ковыляя, я доплелась до терпеливо ожидавшего меня журналиста, он галантно предложил мне руку и повел в свою колымагу. По дороге домой мы заехали в аптеку, Старосельцев сбегал за лекарствами, потом — в специальный магазин. Туда, правда, пришлось идти мне самой, поскольку наколенник надо было подбирать по размеру, но скоро мои мучения кончились. Старосельцев довез меня домой, проводил до квартиры, деликатно отказался от чашки чая и спросил, чем я собираюсь ужинать. Я, честно говоря, об этом не подумала. А есть уже хотелось, поскольку за целый день маковой росинки во рту не было.
— Понятно, — пробормотал Старосельцев. — С вашего позволения. — И он заглянул в холодильник.
— Понятно, — повторил он после этого. — Ложитесь и дайте мне ваш ключ. Я скоро.
Он на меня производил просто гипнотизирующее впечатление. Я без звука отдала ему ключ от квартиры и, по его просьбе, полиэтиленовый пакет. Он ушел, а я переоделась в домашние брюки и свитер, вытащила из шкафа плед и, охая уже в голос, с трудом устроила на диване свою больную ногу.
Когда я легла, стало полегче. Наколенник я, в соответствии с указаниями врача, не стала надевать на ночь глядя. Я даже задремала и очнулась только от звука открываемой двери. Это тихонько, стараясь не шуметь, вошел Старосельцев. Я слышала, как он прошел на кухню, открыл холодильник, с чем-то возился. Через некоторое время он появился передо мной с подносом, на котором стояли чашка с горячим чаем, тарелка с творогом, политым сметаной, и лежали две упаковки таблеток.
— Мария Сергеевна, подкрепитесь немного и выпейте лекарство. — Он присел на краешек моей кровати, и в это время зазвонил телефон.
Это был Синцов с донесениями.
— Маша, я кое-что узнал интересное, подъедь, а?
— Андрей, — сказала я через силу, — может, ты подъедешь? У меня нога болит, встать не могу.
Андрей согласился, не ломаясь, и пообещал быть через пятнадцать минут.
Все это время Антон Старосельцев был мне родной матерью, чуть ли не кормил меня с ложечки, разламывал таблетки, которые я не могла проглотить целиком, подкладывал сметаны, поправлял плед…
Когда раздался звонок в дверь, я попросила его открыть.
— Это оперативник, который работает со мной по трупам женщин, — сказала я. — Заодно и пообщаемся на интересующую вас тему.
Но я ошибалась. Это был не Синцов, а мой бывший любовник, сожитель, друг, а ныне — вообще непонятно кто: Саша Стеценко собственной персоной. Когда Старосельцев привел Сашку в комнату, где я лежала под пледом, а на стуле рядом стоял поднос с едой и лекарствами, Стеценко так посмотрел на журналиста, что никаких бранных слов было не нужно. Я бы сказала, нецензурный взгляд. Журналист этот взгляд стоически выдержал.
— Я проезжал мимо, — сказал Саша, и я услышала, как он скрипнул зубами. — У тебя свет горит, решил зайти, спросить, не нужно ли тебе что-нибудь? Я в морге заметил, что у тебя нога болит. Но ты умчалась так стремительно, даже с больной ногой… Извини, если я не вовремя, ты не одна.
— Саша, знакомься, это Антон, он журналист, — сказала я. — Он меня к врачу возил и даже сходил за продуктами. Сейчас Синцов подъедет, если хочешь — оставайся.
— Если я не помешаю, — проговорил Сашка, сверля теперь уже меня глазами.
— Я же сказала, не помешаешь.
Но Сашка уже и так понял расстановку сил. Я без труда проследила ход его мыслей. Раз особо отмечено, что журналист сходил для меня за продуктами, это не есть распределение семейных обязанностей, а просто любезность; к тому же должен подъехать Синцов, а значит, мы не намеревались с журналистом уединяться. Кроме того, раз я сама предлагаю Сашке остаться, несмотря на его готовность нас покинуть, значит, мне не так противно его видеть, как он боялся. Все эти размышления настолько явно были написаны у него на лице, что мне стало смешно.
— Дай-ка я ногу твою посмотрю, — сразу взял быка за рога Александр. — Я же все-таки доктор.
Он откинул плед, осмотрел мое колено, осторожно поворачивая его вправо и влево. И я со смешанным чувством горечи и нежности осознала, насколько мне все же приятны его прикосновения. И не только прикосновения. Все-таки нас связывало нечто большее. Не все я еще забыла, и бывают минуты, когда я готова сказать Сашке, чтобы он возвращался. Мне хочется, чтобы он был рядом, ухаживал за мной, лечил больную коленку…
