Ну почему я такая дура? Я расстроилась окончательно и попыталась отвлечься, перебирая в уме женские трупы. Завтра уже четверг. Четверг, пятница, а потом суббота. Как ни патрулируй, во всех парадных постового не поставишь.
Обзорная справка и мои выписки из дел лежали рядом с постелью, на журнальном столике. Я потянулась и взяла лист с адресами убийств и описанием подходов к парадным. Вот что мне непонятно: во все парадные вход с улицы, кроме той, где был обнаружен труп неустановленной женщины. Но эта так называемая черная лестница выходила во двор большого супермаркета, где всегда полно народа, в том числе и рабочих магазина. Так вот, суббота, три часа дня — и ни одного свидетеля. Как ему это удается? И в парадных он умудряется ни с кем не столкнуться. В единственном случае, с Ритой Антоничевой, возможные свидетели прошли по лестнице за считанные минуты до убийства, а его опять никто не видел.
Во всяком случае, в субботу надо ориентировать патрульно-постовые службы, в первую очередь, на осмотр парадных. Во дворах, так и быть, пускай не патрулируют. Хотя на это пресловутое патрулирование, честно говоря, надежды у меня не было никакой. Знаю я эти операции «Вихрь», как в анекдоте: «Товарищ милиционер, а на этой улице не опасно? — Конечно, нет; было бы опасно, ходил бы я здесь».
Я стала обдумывать информацию о появлении Жени Черкасовой в парадной дома, где потом она была убита. Конечно, способ ее убийства несколько выпадает из общих признаков серии. Да и Сашка сказал, что внешние параметры ее убийцы не те, что в остальных случаях. Но ее рисунки, а теперь еще и данные о каком-то притяжении ее к этой парадной за несколько дней до убийства, бесспорно указывают, что это убийство надо рассматривать в контексте всех остальных. Вряд ли бомжи ошиблись, внешность у Жени действительно была запоминающаяся, да еще очень броская и стильная одежда; во всяком случае, я белые пальто вижу нечасто. А жильцов дома надо отрабатывать очень осторожно. Даже хорошо, что местные не провели поквартирного обхода; под эту марку можно будет обойти квартиры и, не возбуждая особых подозрений — ведь все знают, что в подвале дома была обнаружена жертва убийства, и поквартирный обход в таких случаях вещь вполне естественная, — по крайней мере, посмотреть своими глазами, кто что из себя представляет.
Черт! Я даже приподнялась в постели. Надо как-то исхитриться и допросить папу Риты Антоничевой. Хоть он и сотрудник администрации президента, то есть как бы вне подозрений, как жена Цезаря, в глаза-то ему посмотреть хочется. Вроде бы на месте происшествия он не изображал неутешное горе на потребу собравшейся публике, а был действительно раздавлен случившимся, но кто его знает?! Интересно, уехал он в Москву или еще здесь? Риту хоронят завтра, хорошо бы Синцов покрутился на похоронах… А с кем я тогда поеду с бомжами разговаривать?
Я и не заметила, как задремала, но вдруг проснулась, как будто меня подбросило. В комнате было темно; я на ощупь нашла будильник — пимпочка, означающая, что будильник заведен, торчала вверх, значит, я не проспала. На часах было шесть. Раздосадованная, я поворочалась в кровати, но сон не шел. Было понятно, что я уже не засну. Настроение было препоганое, и хотя я уже и так давно забыла, что такое душевный покой, в этом утреннем мраке мне просто хотелось биться головой о стену от того, как остро чувствовалось мое одиночество и вынужденная разлука с сыном, и невозможность (вот сейчас я отчетливо это поняла) повлиять на то, что в субботу наверняка будет убита еще одна женщина… Из коридора раздался невнятный шорох, потом еще. Прислушавшись, я догадалась, что это течет вода из неплотно закрытого крана. Из кухни раздался еще какой-то зловещий звук; я успокоила себя тем, что это включился холодильник. Что-то упало с шуршанием прямо рядом со мной.
Не выдержав, я зажгла свет. На полу лежали сползшие с моего одеяла листы обзорной справки по убийствам. Нет, заснуть я уже не смогу, зачем же я буду валяться в постели, если можно это время с толком использовать? Хоть приберусь в Гошкиной комнате и еще раз почитаю справку. Что-то там брезжило, не давая мне покоя, что-то, чего мы с Синцовым, да и не только мы, но и все остальные, еще до нас работавшие по этим убийствам, не заметили.
Я резво вскочила, набросила халат и пошла в душ. Глянув в зеркало, перед тем как забраться под горячие струи воды, я пришла в ужас от собственного серого лица с огромными синяками под глазами. Что уж говорить о том, что мне давно пора подстричься? Критически оглядев свою фигуру, я расстроилась окончательно. Какая там личная жизнь с такой складкой на животе! Придется целиком посвятить себя работе. И воспитанию ребенка. Но, подумав так, я не выдержала и прыснула. Нет, я так не смогу. Ну что, я буду, как клуша, встречать ребенка из школы с тарелкой манной каши? А потом смотреть ему в рот и проверять уроки? Нет уж, по моему глубокому убеждению, ничего хорошего для ребенка не получается от того, что разведенные мамы дают торжественный обет поставить крест на личной жизни и отдаться воспитанию чада. Некоторое время такие мамы держатся, но поневоле у них начинает формироваться неосознанное желание получить с ребенка за эту жертву сполна. А исключения только подтверждают правило. Впрочем, на эту тему уже все исчерпывающе сказали глянцевые женские журналы, толстые и не очень. Теперь выражаемое ими общественное мнение не одобряет такого самоотречения, хотя еще двадцать лет назад оно было в моде.
Вот моя подруга Регина Шнайдер. Несмотря на то, что она после смерти мужа ведет бурную половую жизнь, причем все по большой любви и с разными партнерами, в общей массе младше ее лет на десять, совершенно не стесняясь своих детей, оба сына ее обожают, просто боготворят. Психологически это легко объяснимо: дети в таком возрасте тянутся к успешным личностям. И успех матери, все равно какой — хоть профессиональный, хоть личный, — только подогревает их интерес и уважение к ней.
Регинка только за последние полгода трижды собиралась замуж, причем по полной программе, с белым платьем и венчанием, и все срывалось только потому, что на горизонте появлялся следующий претендент, который был, как правило, еще моложе предыдущего, и уводил ее из-под венца к еще более сияющим амурным горизонтам. В общем, искренне завидую подруге, подумала я, поворачиваясь под горячим душем. Жалко, что у меня маленькая ванная. Поставить бы джакузи и устраивать тут оргии с любовником, пить шампанское и кидаться ароматной пеной, поскольку складка на животе под этой самой пеной будет не видна… Но увы, из перечисленного мне пока доступно лишь шампанское. Сначала надо похудеть, а потом заводить любовников. Хотя и в этом проявляется мой тщательно скрываемый комплекс неполноценности. Я сразу начинаю мучиться — а что подумает про меня NN? Может, он навсегда перестанет меня уважать из-за того, что я в талии на пять сантиметров шире принятых международных стандартов? Или его мнение о моих душевных качествах упадет ниже уровня городской канализации, когда он разглядит отсутствие в моей верхней челюсти крайнего зуба? При этом я отдаю себе отчет в том, что подобные вещи никогда не влияли на мое отношение к мужчинам, особенно если я к ним питала хоть какие-то чувства.
Вот Регина никогда не считает, что мужчина может о ней плохо подумать из-за каких-то дефектов внешности. Наоборот, она каждый раз искренне верит, что она осчастливила очередного мужика, и они тоже начинают проникаться этим чувством. Как бы мне так научиться?
