— Шеф мне велел написать постановление об отказе в возбуждении дела…
— Велел — пиши. — Я повернулась к Горчакову спиной.
— Смешно получается: ты проверку проводила, а я постановление выношу.
Я молчала. Лешка продолжил:
— Я напишу постановление от твоего имени?
— Леша, делай что хочешь.
— О'кей. — Лешка помолчал. — А ты решила, кто тебя в аэропорт повезет?
— Нет еще.
— Правильно. — Лешка елейно покивал головой. — Я тебя знаю, ты это начнешь решать завтра утром, за полчаса до выхода, и в итоге поедешь на автобусе. А потом опоздаешь на самолет. И мы с Зоей останемся без ключей.
— Вот-вот. Мои ключи тебя волнуют, а вовсе не то, что я опоздаю на самолет.
— Какая разница? Даю бесплатный совет: позвони Кораблеву. Они все равно все за штатом, делать им не хрен, пусть Леня поработает извозчиком.
А что, это была хорошая идея. У меня мелькнул было в качестве возможной кандидатуры Старосельцев, но с его машинкой в любой момент могло случиться что-то непредвиденное, а я не могла рисковать. А кораблевский транспорт, надо отдать должное хозяину, содержался в идеальном порядке, как по ходовой части, так и по части внешнего вида, не стыдно приехать в Пулково-2.
Я тянуть не стала, набрала телефонный номер Кораблева в отделе РУБОПа, и он тут же откликнулся.
— Слышал, слышал, что вы, Мария Сергеевна, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, опять отлыниваете, да еще и за границу за государственный счет…
— Леня, за счет Организации Объединенных Наций.
— Какая разница?! А здесь за вас несчастный Горчаков паши?
— Да уж, он такой несчастный. А сколько я за него пахала?
— Ой, ну что ж вы такая мелочная? Отдежурили раз за парня, теперь всю жизнь его попрекать будете?
— Лень, я вообще-то звоню с просьбой, — попыталась я сменить тему.
— Ну конечно, вы ж не позвоните, не спросите: как здоровье, старик, как дела у тебя?
— Прости, Лень. Как здоровье?
— Да уж поздоровее вас, не жалуюсь. Короче, Мария Сергеевна, чего надо?
Не тяните кота за хвост, говорите прямо, а то — «как здоровье», у-тю-тю, сю-сю-сю, тьфу!
Я высказала свою просьбу, и Леня заметно обрадовался.
— Наконец-то и от вас, Мария Сергеевна, будет какая-то польза обществу.
Посылочку друзьям моим передадите?
— Надо же, у тебя друзья в Англии? — удивилась я.
— Да так, деловые контакты. Они во Францию часто ездят по делам и посылочку дочке моей отвезут. Вы же помните, у меня дочка во Франции.
— Какую посылочку?
— Ну, вы посылочку захватите? Там друзьям отдадите моим. А я вас за это в аэропорт отвезу.
— Кораблев, какая еще посылочка?! Учти, я беру с собой очень мало вещей, всего одну сумку. Если посылка большая, она просто не влезет в мой багаж…
— Да ладно, маленькая посылочка. Пакетик, в общем. Во сколько у вас самолет?
— В час дня.
— Понятно. В одиннадцать я у вас. Смотрите, не опоздайте, соберитесь вовремя. Ждать вас никто не будет.
— Понятно, — вздохнула я.
С Кораблевым не забалуешь. Поскольку он будет забирать меня из дому, придется перед отъездом делать генеральную уборку и косметический ремонт, иначе он пройдется по квартире с инспекцией, придерется к какой-нибудь пылинке под диваном и испортит мне настроение на всю грядущую неделю.
Договорившись с Кораблевым, я положила трубку, и мы с Лешкой продолжили сортировку дел. В конце концов я признала Лешкину правоту. Это только кажется, что все дела неотложные, ни одно не может потерпеть. Я искренне так считала много лет, боялась в отпуск уйти или заболеть — ах, все пропало, гипс снимают, клиент уезжает… На третьем году работы меня отправили в институт усовершенствования повышать квалификацию. Так вот, если для иногородних следователей этот месяц повышения квалификации был внеплановым отпуском — они-то все свои дела пооставляли на работе и приехали в Питер с чистой совестью, — то для меня усовершенствование превратилось в сущий ад. До трех часов я высиживала на лекциях, а потом мчалась в прокуратуру и судорожно пыталась не нарушить процессуальные сроки. В результате недовольны были все: преподаватели института — что я задерживала, сдачу рефератов, а прокурор — что я тянула с обвинительными заключениями; а про мужа я уже не говорю, он был недоволен тем, что я дома появляюсь только к ночи. И так я разрывалась до тех пор, пока не загремела с деструктивным аппендицитом в больницу на две недели.
Прикованная к койке, будучи не в состоянии вскочить и бежать допрашивать свидетелей и осматривать вещдоки, я страшно мучилась — а как там без меня мои дела? Выписавшись и доковыляв до прокуратуры, я обнаружила, что все мои дела эти две недели спокойненько пылились в сейфе, но ни одно из них не покрылось плесенью, ни одно не растворилось, и вообще прокуратура не провалилась в тартарары в связи с моей двухнедельной неработоспособностью. Вот тогда я задумалась — а может, и правда, незаменимых нет?
В двенадцать начал разрываться телефон. Я проявила упорство и трубку не снимала. Минут десять он заливался беспрестанно, после чего стали колотиться в дверь.
— Ты что, заперлась? — встревоженным шепотом спросил Горчаков.
Я кивнула. Но дверь так прогибалась под напором желавшего попасть в мой кабинет, что я почла за благо открыть. Может, и не открыла бы, да тяжелая поступь, которой посетитель шел к кабинету, шумное дыхание и уверенная настойчивость недвусмысленно указывали на то, что ко мне ломится родной прокурор.
Конечно, за дверью оказался он. Оглядев взъерошенного Лешку, открытый сейф, гору дел на столе, он не нашел ничего лучшего, чем спросить:
— Ну что, амурами занимаетесь? Двери позакрывали!
Боже, как можно быть таким слепым и не видеть, что делается у тебя под носом, подумала я, зачарованно глядя на шефа. Как можно подозревать в каких-то амурах с Лешкой меня? Неужели он не замечает двух обалдевших от взаимного чувства сотрудников, один из которых (одна) вообще сидит в его собственной приемной? Оба, и Зоя, и Горчаков, последние два дня, в те короткие промежутки времени, что они не обнимаются за запертой дверью горчаковского кабинета, перемещаются по прокуратуре с отсутствующим видом, на вопросы сослуживцев отвечают невпопад и краснеют, когда встречаются взглядами друг с другом. Или шефу просто в голову не приходит, что секретарь и следователь могут влюбиться друг в друга после десяти лет совместной работы, зато нас с Горчаковым он подозревает в тайном сожительстве все эти десять лет? Напрасно.
— Собирайтесь на выезд, — сказал прокурор, игнорируя нашу явную занятость.
