— Мария Сергеевна, — тихо сказал он, — можно вас на минутку?..
Я извинилась, вышла за ним в коридор, и он потащил меня в торговый зал, объясняя на ходу:
— Там мобильник звонит у трупа.
— Ну, возьмите и ответьте, — посоветовала я.
— Вы разрешаете?
Я кивнула, отметив, что для нового начальника РУВД скандалы с прокуратурой даром не проходят, не то, что для старого, которому все наши пожелания не топтать следы и не хватать вещдоки были как мертвому припарки. Еще и двух недель не прошло с тех пор, как участковый, вызванный на труп в парадной, нашел возле трупа нож, поднял его, аккуратно вытер от крови (как он потом объяснял — чтоб не стыдно было следователю показать) и положил в полиэтиленовый пакет, который потом аккуратно вручил прибывшему представителю прокуратуры, — Алексею Евгеньевичу Горчакову. Горчаков от такого усердия впал в тихое бешенство, был скандал. В который раз на пальцах объясняли участковым и пэпээсникам
[2]
, что вообще нельзя менять обстановку на месте происшествия, курить даже нельзя, плевать и открывать окна — меняется температура, потом время смерти не установить достоверно… Поминали зарубежные страны, например, Германию, где члены следственной группы ходят на место происшествия в специальных костюмах, чтобы не внести туда свои микрочастицы и запах… Ой, да много чего можно привести в пример; одно непонятно — ведь любой обыватель, начитавшийся книжек и насмотревшийся сериалов, и то будет более грамотно вести себя в такой ситуации. А сотрудник милиции, даже если предположить, что он полностью неграмотный и в ведомости на зарплату ставит не свою подпись, а отпечаток пальца, — глухим и слепым по определению быть не может; так что ж, не видит и не слышит, как надо вести себя на месте происшествия? Ведь в зубах навязло. Лет десять назад прокурор города вынужден был издать специальный приказ, которым запретил работникам милиции «бесцельно передвигаться по месту происшествия и трогать без надобности какие-либо предметы», так и было написано. Объяснение одно — пришло новое поколение, которое не знает приказа десятилетней давности.
Отмечая явные сдвиги в поведении стражей порядка, я наблюдала, как опер присел перед трупом мужчины и аккуратно, почти не меняя положения мертвого тела, достал из внутреннего кармана его пиджака мобильный телефон, продолжавший трезвонить на очень знакомый мотив, который я поначалу не идентифицировала.
Теперь этим никого не удивишь, в модных телефончиках есть такая функция — можно самому создать любую мелодию, если заданный набор тебя не устраивает. Вот у нашего начальника РУВД телефон играет «Наша служба и опасна, и трудна…». Но фантазия у богатых владельцев трубок почему-то не идет дальше «Мурки» или гимна Советского Союза. А здесь, похоже, не тот случай — что-то необычное. Я не сразу осознала, что телефон покойника наигрывает себе «Похоронный марш». Опер нажал на кнопочку и стал слушать, держа трубку в некотором отдалении от уха, так, что даже я расслышала мужской голос с кавказским акцентом, спрашивающий:
«Але, Осетрина, ты где там?»
Опер посмотрел на меня, я махнула ему рукой, и он, не отвечая, отключился от соединения.
— Какая такая Осетрина? — спокойно спросил он, кладя телефон на пол рядом с трупом.
— Неужели сам Асатурян? — спросила я, присаживаясь на корточки, чтобы лучше разглядеть лицо трупа, повернутое в профиль.
В торговый зал из служебных помещений вышел Горчаков и сообщил, что колье в сейфе, а клиента звали Теодор Сергеевич.
— Ну да, Асатурян, — подтвердила я, не поднимаясь с корточек и глядя снизу вверх на Горчакова, казавшегося мне из такого положения совсем огромным, высоким и толстым.
«Туда же, — мстительно подумала я, — престарелый отец семейства, пузо отрастил и лысину, а бес в ребро…»
Опер потребовал объяснений. Я, как крупный специалист в области борьбы с организованной преступностью, рассказала ему про криминального авторитета Асатуряна по кличке Осетрина, который нажил себе немалое состояние на оригинальном бизнесе. Его соотечественники похищали людей, как правило, небедных армян, грузин, иногда — азербайджанцев, требовали выкуп, причем суммы заламывали несусветные. Родственники похищенных не знали, что делать, в милицию идти боялись, и тут кто-то советовал обратиться к авторитетному человеку — Теодору Сергевичу. Родственники шли к Осетрине, плакались, что миллион долларов собрать они не смогут. Теодор Сергеевич, выслушав ходоков, выяснял, а какую сумму они могут собрать реально, после чего обещал помочь, договориться с похитителями, чтобы те снизили до разумных пределов размер выкупа. Похитители, немного поломавшись, естественно, снижали. Родственники в результате получали обратно похищенного, живого и невредимого, а похитители и Осетрина делили пополам выкуп, и все были довольны. Но, насколько я знала, Осетрина уже несколько лет как отошел от дел. Он прикупил себе колбасный заводик, исправно получал с него дивиденды и, судя по намерению приобрести дорогущее украшение авторской работы, чтобы надеть его на шею прекрасной девушке, вовсю наслаждался жизнью.
Горчаков подтвердил сообщенную мной информацию и добавил, что касса не тронута, так как выручки в ней не было в связи с тем, что магазин только что открылся, да и вообще она в соседнем зале, и кассирша к моменту нападения еще даже не вышла из служебного помещения. По предварительным прикидкам работников магазина, пропало несколько золотых украшений с бриллиантами на общую сумму около трехсот тысяч рублей. Я пожала плечами — на мой взгляд, на полу валялось бранзулеток на гораздо большую сумму.
— Ну что, Леша, начинаем, благословясь? — спросила я Горчакова, увидев через окно, как к магазину подъезжает главковская машина, а в ней наверняка эксперты-медики.
Я не ошиблась, осталось только посчитать докторов — специалистов в области судебной медицины. Из машины вывалилась сладкая парочка — Задов и Панов. Пока «айболиты» с шутками и прибаутками преодолевали ступеньки, ведущие в магазин, мы с Горчаковым оперативно распределили обязанности по осмотру: я пишу трупы под диктовку судебных медиков, а Лешка с участием работников магазина занимается ценностями. Со стороны Горчакова это было благородно: если еще можно было прогнозировать по опыту, сколько времени займет осмотр трупов, то описание драгоценностей могло продлиться до морковкиных заговинок. Написав трупы, я ухожу собираться в дорогу, а Лешка остается улаживать все формальности. Прокурор одобрил наши планы и, убедившись, что прибыли медики, уехал в контору.
Наконец вошли доктора, размахивая экспертными сумками и отпуская шуточки, но, окинув взглядом побоище и реально оценив объем работы, приуныли.
Охая и вздыхая, они достали из сумок резиновые перчатки, стали дуть в них и крутить, чтобы легче было надевать, а мы с Горчаковым послали за понятыми и устроили себе походные письменные столы для написания протокола осмотра. Как раз в тот момент, когда Панов изготовился диктовать мне первый труп, к магазину подъехала еще одна машина. Мы с Горчаковым переглянулись — на месте происшествия явно не хватало профессиональных борцов с организованной преступностью. Но приехали не рубоповцы. В магазин, ловко миновав кордон из постовых милиционеров, вошел человек без особых примет, но с большим обаянием, это сразу бросалось в глаза. Он улыбчиво огляделся, впился в меня глазами и безошибочно направился ко мне и Горчакову. Подойдя, он каким-то совершенно факирским движением показал нам из ладони удостоверение майора ФСБ. Не знаю, почему, но в тот же момент все работники милиции, бесцельно передвигавшиеся по месту происшествия и трогавшие без надобности различные предметы, как-то рассосались, не обращая на нас никакого внимания. Вдруг притихли судебные медики, отойдя в угол, и мы оказались практически одни с майором. Он пожал руку Горчакову, как старому знакомому, кивнул мне и, показывая глазами на распростертое на полу тело Асатуряна, легко спросил:
