Все были довольны.
«Как там мой малыш», — подумала я, разглядывая черепок в террариуме, под который пыталась втиснуть свой увесистый курдюк жаба. Мне все еще никак не привыкнуть к мысли, что Гошка уже не беспомощный малыш, а почти взрослый парень. А я — стареющая женщина, и уже, как выражается моя приятельница, с ярмарки еду. Но странное дело, если я не задумываюсь, сколько мне лет, то и не ощущаю себя стареющей. Просто у меня, видимо, была затянувшаяся молодость. Моя подруга Регина утверждает, что я поздно созрела в половом смысле: некогда было — училась, ходила в научный кружок, обобщала судебную практику, писала доклады, потом расследовала уголовные дела. До личной ли жизни при таком напряженном графике? И только теперь меня посещают правильные мысли про личную жизнь; но к тому моменту, как я осознала ее необходимость, личная жизнь вполне может помахать мне ручкой…
Ладно, хватит жалеть саму себя. Я вздохнула и решительно включила компьютер. До утра оставалось шесть часов
Глава 3
За эти шесть часов я успела дописать обвинительное заключение, простирнуть несколько полотенец, пропылесосить квартиру и даже немного поспать.
За пять минут до звонка будильника затрезвонил телефон, и я подумала, что не одна я не теряла времени даром. Звонок в такое время — это гарантированный выезд на место происшествия. Но я оказалась не права.
Звонил Старосельцев. Он дико извинялся и спрашивал, не слышала ли я чего-нибудь про имевшее место накануне вечером похищение жены крупного бизнесмена Масловского.
— Включите радио или телевизор, — посоветовал он.
Я послушалась совета и включила. По питерской программе ТВ вовсю рассказывали, что, по сообщению осведомленных источников в правоохранительных органах (вывозить таких источников на рассвете за город и расстреливать без суда и следствия!), вчера в девятнадцать часов на набережной Невы неизвестными лицами была остановлена автомашина «ауди», за рулем которой находилась жена топливного магната и мецената Артемия Масловского. Жену пересадили в машину похитителей и увезли в неизвестном направлении, ее «ауди» бросили на набережной.
Старосельцев терпеливо ждал, пока я прослушаю свежие криминальные новости по телеку, но я еще нажала и кнопку радиоприемника. Оттуда мне слово в слово повторили то, что я уже слышала по телевизору.
— Ну что? — спросил Антон. — Вас не вызывали это преступление расследовать?
— Господи, неужели это наша территория? — простонала я, а зловредный журналист Старосельцев радостно подтвердил это.
— Мария Сергеевна, если поедете место осматривать, возьмите меня с собой, понятым, а? Век не забуду…
Будучи деморализованной сознанием предстоящего скандального расследования — а в том, что расследование будет скандальным, сомнений не было, — я дала слабину и пообещала Старосельцеву участие в следственных действиях. Но никто никуда меня не вызвал.
Прослонявшись по квартире полтора часа, я плюнула на похищение жены магната и занялась домашней работой — написанием обвинительного заключения.
Воскресенье прошло на удивление тихо и мирно. Вечером еще раз позвонил нетерпеливый Старосельцев и страшно расстроился, узнав, что услуги понятых не требуются.
— Да что вы переживаете, Антон Александрович, — сказала я ему, — наверняка туда выехал дежурный важняк из городской.
— Да ничего подобного, — ответил расстроенный Старосельцев, — я туда ездил, на набережную, там никого нет. Может, вы позвоните дежурному по городу, спросите, что там слышно?
Но я решительно отказалась искать себе работу и напрашиваться на выезд.
Кроме того, я решила в кои-то веки лечь вовремя и выспаться.
Ночью меня никто не беспокоил, но уснула я все равно с трудом и просыпалась каждые Два часа, в результате крепкий сон меня настиг за полчаса до звонка будильника, черт бы его побрал…
Я долго прикидывалась, что не слышу трезвона, но будильник хорошо меня знал и гнул свое. Пришлось смириться с мыслью, что трудовая неделя все-таки начинается. И, похоже, начнется она с дела о похищении высокопоставленной особы.
Смирившись, я поднялась, привела себя в порядок и понуро поплелась на работу, вознося Господу молитвы о том, чтобы он послал это происшествие не мне, а Горчакову, толстому и обленившемуся.
Но оказалось, что мои молитвы напрасны. Не в том смысле, что выезжать пришлось мне, а в том смысле, что в прокуратуре царили тишь и благодать, никто и слыхом не слыхивал ни о каком похищении, и никаких вызовов нам не поступало.
Здраво рассудив, что, скорее всего, этим происшествием занимается городская прокуратура или ФСБ, мы с Горчаковым мирно попили чайку в обществе заведующей канцелярией Зои и разбрелись по кабинетам. Перед уходом Зоя кинула передо мной на стол жалобу от вдовы одного из моих фигурантов. Дело-то интересное, только без судебной перспективы, поскольку главный виновник еще до приезда следственно-оперативной группы покончил с собой. Довольно известный в городе гинеколог согласился в домашних условиях сделать аборт шестнадцатилетней дочери приятелей; а срок был уже большой, и в разгар операции у нее остановилось сердце. Доктор не растерялся — даром, что ли, хороший врач? — и, не видя других способов реанимировать пациентку, вскрыл ей обычным ножом грудную клетку и попытался сделать прямой массаж сердца, а поняв, что это не поможет, написал две записки — жене и правоохранительным органам — и покончил с собой. Причем сначала пытался получить разряд тока из розетки, но у него не вышло, и тогда он накинул петлю на шею, другой конец привязал к высокой спинке кровати и опрокинулся ничком. Поэтому нас вызвали на ножевое ранение и висельника — «сексуальное убийство и самоубийство». Приехав, мы с медиком без труда определили, что имел место криминальный аборт, но согласились с тем, что недалекие милиционеры могли увиденное принять за сексуальную оргию: на диване лежит обнаженная девушка с раздвинутыми ногами и распоротой грудной клеткой, а рядом висельник в странной позе. Так вот, вдова хирурга писала жалобу на то, что, по ее мнению, ее муж был убит милиционерами, которые инсценировали, будто он «сначала убил себя током, а потом повесился»…Я посоветовалась с Зоей о том, что отвечать вдове на жалобу, и ушла к себе. Как только я села за стол, затрезвонил телефон. Сначала позвонил Старосельцев, заикающийся от нетерпения, и был страшно разочарован, что прокуратура района ничего не знает о преступлении века; потом в течение пятнадцати минут позвонили пятнадцать знакомых журналистов, по одному каждую минуту, с тем же самым вопросом. Трубку они клали с твердой уверенностью, что я уже в низком старте перед выездом и просто скрываю от них самое интересное. Некоторые, похоже, стали планировать засаду перед прокуратурой, чтобы упасть мне на хвост. Я отнеслась к этому философски, но через полчаса и меня засвербило.
Я пошла к Лешке и поделилась с ним своими сомнениями:
— Леша, что ты думаешь насчет этого похищения?
