— Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.
— Давай заявление, зарегистрирую. — Зоя протянула руку.
— Зарегистрируй как заметку в печати.
— Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. — Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?
— Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. — Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.
— Угу, — язвительно откликнулась Зоя, — а Горчаков?
— Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.
По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:
— Представляешь, поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что.
— Я не понял, Швецова, — Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. — Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?
— В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.
— Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, — донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.
Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре — толстые кирпичные стены, и даже в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, — подумала я, — меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные утлы рта, и главное — тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет?
Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».
В РУВД меня уже встречали. Шеф (спасибо ему большое) позвонил начальнику управления, попросил помочь. Начальник с истинно руководящим радушием принял меня как человека, на которого он теперь может свалить собственные проблемы. Ему тоже пришлось несладко — главк замучил его требованиями разобраться с похищением. Мы с ним работали в одном районе сто пятьдесят лет, я его помню простым опером, а он меня — стажеркой.
Потом он стал замом начальника отдела уголовного розыска, потом начальником, а там и до главы РУВД дослужился. Но те, кто работал операми, остаются операми до самой смерти, хоть они разначальники, хоть генералы или адмиралы.
Усадив меня в кресло в комнате отдыха, примыкающей к его кабинету, начальник РУВД достал из холодильника бутылку минералки.
— Может, коньячку? — с надеждой спросил он, но я отрицательно покачала головой.
— Я же крепкие напитки не пью.
— Жаль.
Когда-то мы с ним на происшествиях по ночам, чтобы согреться или расслабиться, пили из бумажных стаканчиков то спиртное, какое продавалось в ближайшем ночном ларьке.
Он убрал в бар бутылку армянского коньяку, которую достал было, ожидая, что я составлю ему компанию. Потом присел на широкую ручку кресла рядом со мной и отпил минералки прямо из горлышка.
— Что делать будешь? — поинтересовался он.
— Моя задача — выяснить, было ли похищение?
— Ну, если ничего не было, понятно. А если ее все-таки похитили?
— А если установлю, что похитили, возбуждаю дело и — в городскую. Это не мой уровень.
Начальник РУВД не выдержал, достал-таки бутылку коньяку и отпил теперь оттуда.
— Ну и слава Богу. Значит, ОПД
[1]
главк заведет.
— Не факт. Могут и вас заставить.
— Да ну тебя. — Он еще раз глотнул коньяку. — С чего начнешь?
— С осмотра места происшествия. Это единственное следственное действие, которое можно проводить до возбуждения уголовного дела.
— Какого еще места происшествия? — уставился на меня начальник РУВД.
— Набережной, где, по сообщениям прессы, была брошена «ауди» жены Масловского. Кстати, она там стоит?
Начальник РУВД пожал плечами.
— Понятно. Дай мне машину туда съездить и вытащи мне вчерашнюю дежурную смену. Свяжись с начальником ГИБДД, пусть мне пришлет инспектора ДПС, который на набережной работал, ладно?..
Я поднялась и нехотя пошла к выходу. На пороге обернулась и высказала дополнительную просьбу:
— Да, и вообще прокинь всю эту семейку по административной практике.
Какие там за ними машины числятся. Хорошо?
Начальник РУВД вздохнул и снова полез за коньяком.
— А ты мне дашь данные семейки? — крикнул он мне вслед.
…Всего за два часа я установила, что накануне, около семи вечера, на набережную выехала серебристая «ауди». Ее подрезала белая «шестерка», довольно ободранная; «ауди» ткнулась носом в поребрик, из «шестерки» вышли двое, один открыл водительскую дверцу «ауди», другой взял за руку сидевшую за рулем женщину и помог ей выйти из машины. Ее посадили в разбитую «шестерку» на заднее сиденье, и машина уехала. Никакого насилия.
Это мне рассказал вытащенный с «отсыпного» дня инспектор ГИБДД, который все время протирал глаза и зевал, и, как выяснилось, с субботнего утра не смотрел телевизор.
— Дак я и не подумал, что что-то стряслось. Он ей еще руку подал, она вышла спокойно, не орала, не отбивалась. Я, грешным делом, решил, что это ее знакомые остановили, чтобы не сигналить. Она же сама с ними пошла!
— А она машину закрыла?
— А? — Он задумался. — Вроде нет… Не помню. А что, тачку угнали?
— Вам виднее, куда она делась.
— Ну ладно, ладно, — гаишник испугался. — В конце концов, меня никто не просил за ней присматривать.
— Так куда она делась?
— А хрен ее знает. Отвернулся, а ее уже нет.
— А почему отвернулись? На что отвлеклись? — приставала я, ненавидя себя за служебное рвение.
Ну какая мне разница, на что отвлекся гаишник? Главное-то он сказал — никакого насилия, она сама вышла из своей машины и села в «шестерку». Этого достаточно, чтобы вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием события преступления, особенно учитывая отсутствие заявления от заинтересованных лиц.
