— И что?
— Да ничего. Потом директора хлопнули, и девушка сильно переживала. Подсела с горя на наркоту, да так и не смогла с нее сползти. Пока она еще была в соку, ее подобрал Вараксин.
— А ты ее подобрал до того или после?
— Я ее не подобрал, а принял. Причем девушка настолько строго свое дело знала, что даже не спрашивала, хочу я или не хочу. Дед мне ее передавал на конспиративной квартирке, познакомил и ушел. Смотрю — за ним двери закрылись, девушка сразу в душ.
Я хмыкнула.
— А чего ты? — обиделся Васильков. — Ты бы на нее тогда посмотрела: “Плейбой” отдыхает. Персик, а не девушка.
Я с трудом себе представляла, у какого распоследнего бомжа Люда Ханурина может вызвать сексуальное желание, и спросила недоверчиво:
— Неужели она так изменилась?
— Сейчас она просто живой труп. Как будто из земли выкопали и даже не помыли. А тогда… На нее западали все, кто видел, равнодушных не было. А Вараксин запал так, что не бросил ее даже, когда она опустилась ниже уровня городской канализации. Возился с ней, надеялся, что она станет прежней…
— А она не станет?
— Я тебе как нарколог скажу — Люда уже безнадежный случай. Так, чуть-чуть встряхнуть ее можно, но не более.
— То есть как агент она уже ценности не представляет?
— Ты знаешь, — задумчиво ответил Васильков, — я к ней уже так привязался, что чисто по-человечески мне не важно, какой она агент. Жалко бабу…
— Коля… А ты можешь мне сказать, как ты ее использовал в качестве агента? Ну, помимо того, в чем она такая мастерица.
— Ну зачем ты так, — беззлобно сказал Васильков. — Одно другому не мешает. Ей тоже нравилось.
— Так как? — напомнила я о существе вопроса.
— Как? Ее можно было внедрить куда угодно. На нее клевали все, нужно было только запустить ее в нужное место, и дело сделано. А уж выудить информацию для нее было раз плюнуть. При этом она взглянет на человека, и как сфотографирует. Все тебе потом расскажет — рост, вес, форма носа, количество зубов. Как он говорит, как носом шмыгает…
— А ты не боялся… Ну… Ее подсовывать кому-то? Ты не боялся, что она когда-нибудь тебя обманет? Все-таки она наркоманка…
Коля ответил так уверенно, что я сразу поверила ему.
— Не боялся. Конечно, она любого могла вокруг пальца обвести, врала, если надо, вдохновенно, артистически. Но только не мне и не Вараксину.
Мы помолчали.
— Ну, что скажешь? — спросил наконец Коленька.
Я пожала плечами.
— Впечатляет. Если только все это правда.
— Маша! — Васильков оскорбился. Или сделал вид, что оскорбился. — Зачем мне нужно тебя вводить в заблуждение?
— Откуда я знаю? Вы ж хитрые, менты, с подходцами вашими. Играете в игры, следователями манипулируете…
— У-у! Похоже, что ты от нашего брата натерпелась! — Васильков встал, обошел стол и наклонился ко мне сзади. Подув мне на затылок, он шепнул мне в ухо:
— Ты еще не передумала?
— Не дождешься, — ответила я, не двигаясь. Васильков не торопился занять свое место, он интимно шевелил мне волосы на затылке, меня разбирал смех, я терпеливо ожидала, когда он отойдет — ну не драться же мне с ним было! Именно в этот момент открылась дверь, и в кабинет засунул свою лохматую башку Горчаков. А за его спиной стоял не кто иной, как мой бывший любовник и друг Александр Стеценко и поверх лохматой башки Горчакова смотрел на меня и на Коленьку.
Увидев склонившегося надо мной в недвусмысленной позе незнакомого мужика, Горчаков крякнул и захлопнул дверь. Я не выдержала и засмеялась в голос, хотя на самом деле на душе кошки скребли. Васильков же и не подумал смущаться. Я ждала, что он отскочит от меня, как ошпаренный, но он даже не шелохнулся. Видимо, имел большой опыт.
— Васильков, ты меня скомпрометировал, — сказала я ему, — и теперь, как честный человек, обязан…
Тут в голос засмеялся Васильков.
За стеной что-то стукнуло и стихло. Видимо, Лешка услышал смех и вообще перестал что-то понимать. Я поднялась и пошла к нему в кабинет, чтобы познакомить их с Васильковым. И вообще как-то прояснить ситуацию. Горчаков и Стеценко молча сидели друг напротив друга и напряженно прислушивались. Между ними на столе лежал огромный букет цветов. Заметив, что я смотрю на букет, Горчаков мстительно улыбнулся, потом вскочил и за руку вытащил меня в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.
— Я не понял, ты чего, Стеценко насовсем бросила, что ли?
— Леша, мы со Стеценко давно разошлись. Я что, обязана хранить ему верность до гроба?
— Да, — твердо заявил Горчаков. — Не ты ли мне говорила, что вернулась бы к нему, если бы он у тебя в ногах валялся с букетом?
— Ну так он еще не валялся, — раздраженно ответила я.
Некоторое время мы с Горчаковым злобно смотрели друг на друга. Потом я вздохнула и спросила:
— Чей букетик-то?
Ответить Горчаков не успел. Дверь его кабинета хлопнула, с независимым видом оттуда вышел Стеценко и, холодно кивнув мне, пошел по коридору.
Мы с Лешкой обалдело смотрели ему вслед, потом Лешка опомнился и прошипел:
— Ну что, доигралась?
Догонять Стеценко было уже поздно. Мы с Горчаковым постояли еще немного и вернулись к нему в кабинет. Букет сиротливо лежал на столе, распространяя вокруг неестественный аромат.
Лешка подошел и потрогал синюю гофрированную бумагу, художественно оформлявшую цветочки, а потом украдкой глянул на меня. Я поморщилась:
:
— Можешь ничего не говорить.
— А что за чувак у тебя там? Опер какой-нибудь? — строго спросил Горчаков после паузы. — Голову ему кружишь? Приключений захотелось?
— Леш, ты дуэнью-то из себя не строй, — сказала я с досадой, в основном для порядка. Ну кто же знал, что Лешка всерьез воспримет наш ночной телефонный разговор и притащит сюда Стеценко с цветами.
Горчаков вздохнул. Сейчас я, наверное, представлялась ему непутевой девчонкой, а он, забыв о собственных сексуальных заблуждениях, себе мнился праведным папашей.
— Ну что, пойдем, посмотрю, на кого ты Стеценко променяла, — говоря, как солидный папаша, Лешка сгреб со стола цветочки и стал совать их мне в руки. Я его отпихивала.
— Ну ты чего? — недоуменно спросил друг и коллега. — Бери, тебе же принесли.
— Но не ты же принес, — возразила я. — Или ты будешь вместо Стеценко на коленях стоять?
— Нет, я не буду, — подумав, ответил он. — Так не возьмешь?
Я покачала головой.
