— Мы к нему домой сходили, — признался мне Андрей. — Дверь там, как в дачном сортире, фанерная.. На крючочек закрывается. Ну, ты поняла?
Я поняла. Они с местными операми поддели крючочек перочинным ножом, откинули его и проникли внутрь. Санкции на обыск у них не было, но осуждать их за незаконное проникновение в жилище я не собиралась. Напротив, в душе горячо приветствовала это нарушение закона. Мой взгляд упал на газету, в которой покоился изъятый мной договор; он лежал у меня на коленях. «Говорят, однажды ты потеряла на Кубе все документы, стала бомжом и воровала еду. Это правда? — У меня все украли на этом острове Свободы, и мне пришлось как-то выживать. Я была с ним так же свободна в своих поступках, как и он со мной». Я отогнула край газеты: что это? Интервью с какой-то певицей. Супер; не знаю, как она поет, но за эту формулу отношений я ей аплодирую.
— Топчан с одеялом без белья, сервант советских времен, два стула и стол, — перечислял Синцов. — Окно без занавески, на окне банка с чайным «грибом». Я уж думал, этот «гриб» вымер, ни у кого больше такого нет.
Я представила себе эту жалкую комнатенку, и Пашу Иванова, спящего без постельного белья на продавленном топчане. Наверное, не он один так живет в этом городе. И еще, небось, считает, что ему повезло: своя жилплощадь, кум королю, сват министру.
— Ни книг, ни газет, ни журналов. Ни писем, ни открыток.
— Интересно, — сказала я. — Газет нету, значит?
Мы с Синцовым без слов поняли друг друга. Отсутствие газет, из которых Паша Иванов вырезал фотографии женщин, лишний раз указывало на то, что он не сам их где-то купил или стырил, а ему их кто-то дал. Для того, чтобы в один прекрасный день ни с того, ни с сего воспылать страстью к женщине с газетной полосы, надо регулярно покупать эти самые газеты.
— Вообще ничего интересного.
В том, что Синцов изо всех сил искал что-нибудь интересное, я не сомневалась. И если не нашел, значит, ничего действительно не было.
— Соседи ничего плохого про него не сказали. Наоборот, говорят, вежливый был парень, в церковь ходил.
— В церковь ходил? — удивилась я. — А креста нательного на нем не было.
— А ты откуда знаешь? — в свою очередь удивился Синцов.
— От верблюда. Изучила протокол его досмотра. Не было у него креста.
— Ну, мало ли… Надо искать его последнее жилище, — продолжал Андрей. — Тут он, говорят, с зимы не появлялся, ты же слышала.
Я кивнула.
— Про то, как он мать нежно любил, при тебе опера говорили? Нет, ты уже уехала на комбинат. А они вспомнили, что у него к матери было отношение особое.
— А конкретнее?
— А конкретнее — он не просто мать любил, а помочь ей старался. Еще совсем пацаном был, а уже воду ей таскал с колонки и картошку копал, берег, в общем. И могилка матери его, говорят, ухоженная, он ее метет регулярно, песочком свежим посыпает, на годовщину свечку ставит обязательно.
— Как трогательно, — вздохнула я. — А что за таинственный благодетель? Помнишь, опера говорили?
— А-а. Был такой тут теневой капиталист.
— В смысле?
— В девяносто восьмом купил тут коттедж. Жил один, ни с кем не общался. Ездил на старой «Тойоте». Загадочная личность. Паша наш, Иванов, ему машину мыл. И на побегушках при нем состоял. Тот его подкармливал и привечал.
— А что так? Бездетный капиталист испытывал отцовские чувства к дебильному подростку?
— Что-то в этом роде.
— И что? Одного Пашу пригрел?
— Нет, еще кое-кого. В основном, из непутевой молодежи.
— Так. И где вся эта молодежь?
— Кто где.
— А конкретнее?
— Кто в город съехал. Кто присел за разного рода деяния…
— Хулиганство? Причинение вреда здоровью?
— Вот-вот.
— Хулиганство, значит? Без всяких подводных камней? И скрытых мотивов? Просто вульгарно перепились и подрались?
— Местные говорят, что да.
— А ты сам что думаешь? Синцов пожал плечами.
— Смотря что понимать под хулиганством.
— Андрей, не мучай меня, — взмолилась я. — Ты что, намекаешь на ритуалы какие-нибудь кровавые? Или они взорвали кого-нибудь?
— Маша, ты только успокойся, — Синцов похлопал меня по коленке, но взгляд его при этом был устремлен на дорогу, в мою сторону он смотреть избегал. — Никого не взорвали. Было жестокое обращение с животными…
— Та-ак, — я расстроилась. — Понятно. Ритуалы сатанистские. И кого замучили?
— Кошек мучили, — неохотно рассказал Андрей. — И козлу голову отрезали.
— Козлу? — я удивилась.
— Из-за козла и дело-то возбудили. Кошки никому не нужны были бродячие, жабы и подавно…
— Господи, они что, еще и жаб мучили? — я вспомнила свою покойную Василису и содрогнулась.
— Ну, жаб и я в детстве мучил. Не думал, что на тебя это произведет такое впечатление… Так вот, хозяин козла написал заявление, все ж таки козел дорого стоит. Уничтожение личного имущества.
— Ну ясно. Всё один к одному. И этот Паша туда же. Дебил, да еще сатанист… Это конец. Закономерный финал. Принесение в жертву самых мерзких существ, созданных природой: жабы, козла и следователя прокуратуры.
— Да брось ты, Маша! — похоже, Синцов даже разозлился. — Это еще вилами по воде… Капиталист этот съехал через год после того, как коттедж купил. Но бывал тут иногда, примерно раз в полгода. Последний раз его видели зимой.
— А почему он, интересно, потом не приезжал?
— Некуда было. Домик его сгорел дотла.
— Сгорел?!
— Сгорел. Причина возгорания не установлена. И вскоре после этого Паша Иванов куда-то сорвался. Но не факт, что к нему. Это раз. Два — это то, что ничего криминального за мужиком не числится. Ну, возился он с Пашей, тот вообще был тогда малолеткой. Все еще надо проверять.
— Ну да, конечно, — безрадостно согласилась я. — А как фамилия этого благодетеля? — странная догадка вдруг поразила меня.
— Эринберг.
— Что?!
Хоть я и ожидала подсознательно такого ответа, но когда он прозвучал, не смогла сдержаться. Синцов удивленно повернулся ко мне, и я вцепилась ему в руку, лежащую на руле.
— Притормози!
Он послушно остановил машину у обочины и включил аварийку. Только сейчас я обратила внимание, что вокруг стемнело; проехав поле, мы встали напротив хвойного леса, мрачного и угрожающего, невесть какие ужасы таящего за черными, почти неразличимыми в сумерках стволами. Я вытащила из газеты папку с договором и сунула ему прямо под нос.
