— Я не читаю по-немецки, — сказал Плевич и продолжал разглядывать меня с каким-то странным интересом.
— И напрасно, — запальчиво возразил я. — В противном случае вы бы знали, что вот-вот будет открыт способ отличать кровь человека от крови животного даже в старых, засохших следах…
— Ну и что? — скептицизм Плевича был непоколебим. — Даже если бы и открыли такой способ, что даст вам это в вашем деле? Вы и так знаете, что на ноже — кровь убийцы.
— Но следователю мало быть убежденным в чем-то умозрительно, — тихо вымолвил я, совершенно растерявшись оттого, что мой интерес к судебной медицине не только не одобряется товарищами, но и будто порочит меня чем-то. — Нужно искать максимальные объективные подтверждения своим догадкам. Я даже сам проводил опыты, описанные судебными медиками… — но тут уже я умолк, видя, что коллег моих это нисколько не интересует.
А жаль. Я мог бы рассказать им, что по совету врача и химика Паллеске я пробовал пульверизировать на заведомые пятна крови (капнув на льняную салфетку кровью из собственного пальца, уколотого булавкой в научных целях) пятипроцентным раствором Н2О2, проверяя свойство крови разлагать перекись водорода на составные части, воду и кислород. Тотчас же начиналось шипение жидкости, которая превращалась в белую мелкопузырчатую пену; но к своему великому огорчению, я должен был отметить, что таким же образом перекись водорода реагирует на некоторые другие пятна: ржавчину, слюну… Да и на старых пятнах крови не всегда происходит такая реакция.
Но мои коллеги, по всей видимости, полагали, что подобные опыты — это чужая епархия, и следователю не стоит подменять собой судебных докторов.
— Вы плохо учили судебную медицину, мой друг, — укорил меня даже опытный следователь Анрепин. — Хотя наличие крови всегда поддается точному определению, однако же, на вопрос, чья это кровь, человека или какого-нибудь животного, наука ответить не может. Если кто-то утверждает обратное, то он просто шарлатан.
— Вы не совсем точны, — повернулся к нему Плевич, и я было понадеялся на него, как на единомышленника. Однако напрасно: Плевич всего лишь желал напомнить, что в исключительных случаях возможно решить, принадлежит ли кровь млекопитающему животному либо рыбе или птице, не более того.
Ну что ж, вздохнув, подумал я, хоть и возможно для меня провести микроскопическое исследование пятен, изъятых мною с места происшествия, придя к моему другу — старому судебному доктору в мертвецкие, но оно не будет иметь никакой официальной силы; частный опыт, не более…
Между прочим, Иван Моисеевич Реутовский дал мне дельный совет, предложив осмотреть подошвы всех лиц, входивших в помещение, где обнаружен был труп. Он напомнил мне про дело Стейнгель, в котором следы крови, разнесенные по квартире одним из инспекторов сыскной полиции, ошибочно приняты были за следы лица, причастного к убийству. И как я сразу не подумал об этом!
— Вы ведь сказали, Алеша, что кровавые следы подошв обрываются у двери, почему вы и не смогли проследить, в каком направлении ушел преступник? Странно, что за дверью залы, где лежит труп, его башмаки перестали отпечатываться кровью, а?
Вызвав в памяти картину места происшествия, я вынужден был согласиться, что это странно.
— Или следует предположить, что убийство он совершил обутым и до двери дошел в обуви, а по выходе из залы зачем-то разулся. А раз не нашли его башмаков, значит, в руке их понес? Чтобы вас с толку сбить? Э-эх! Вы ведь знаете, Алеша, инструкцию для чинов полиции с целью сохранения следов преступления?
К стыду своему, я не только не знаком был с этим документом, но даже и не слышал про него. Реутовский не поленился сходить в свою камеру и воротился с затрепанной книжицей служебных документов, открыл ее на заложенном плотной облаткой месте и зачитал мне оттуда абзац об обязанностях представителей полиции на месте обнаружения преступления.
— «Если на месте преступления окажутся какие-нибудь пятна, следы крови, отпечатки рук, ног или орудий преступления и следы взлома, — полиция следит за тем, чтобы таковые не были уничтожены или попорчены».
Прочитав с выражением, он значительно обвел нас всех глазами. Судя по реакции моих молодых товарищей, никто из них, так же, как и я, не слышал про эту инструкцию. Реутовский покачал головой.
— Ах, молодежь! Такие документы следует назубок знать и при случае употреблять, это ведь азы нашего следственного дела. Охранял там кто-нибудь место происшествия?
— Да, у двери стоял жандарм…
— Вот у него сапоги и осмотрите в первую очередь. Он ведь стоял до конца осмотра?
Я подтвердил это обстоятельство, вспомнив мрачную фигуру, топтавшуюся у дверей залы, и уже начиная мучительно переживать, что не догадался в первую очередь проверить подошвы у этого молчаливого стража и у остальных чинов полиции и жандармов, буквально наводнявших все, даже самые укромные, помещения особняка.
— Вот-вот! Им охранять надо труп и обстановку его обнаружения, чтобы никто ничего, не дай бог, там не изменил, а они шастают вокруг, наступают в кровь, потом разносят по дому и даже сами того не замечают. Могут уронить, разбить что-нибудь, и смолчат, а ты потом голову ломай! Да вы не краснейте так, Алеша, со всеми это было. И со мной такое случалось по молодости лет. А еще там, небось, полно было праздных соглядатаев, а? Всякие вельможи да сановники понаехали инспекцию наводить да пить коньяк баронский, соболезнуя. Так и они наследить могли…
— Но нельзя же их не пустить? — поднял бровь Плевич.
— Погодите, Валентин, время пройдет, заматереете на судебной службе, и принцев гнать будете с места происшествия, — усмехнулся Иван Моисеевич.
— Неужто? — как всегда, высокомерно, отозвался Плевич. — Хотя, если поставить себе целью застрять навечно в должности судебного следователя…
Все собравшиеся тотчас же поняли, что Плевич желал так уязвить старика Реутовского, не сделавшего, по его мнению, достойной карьеры, и всем стало неловко. Я собрался уже было ответить за Реутовского в том смысле, что быть честным человеком — само по себе уже карьера порядочная, но усомнился, не обижу ли я Ивана Моисеевича еще больше. Он уже насупился в свои пышные бакенбарды, но тут на помощь пришел Маруто-Сокольский с его добродушной улыбкой. Он быстро поменял тему разговора, задав вопрос, будто не слышал реплики Плевича:
— Так что же, еще и от полиции охранять надо место происшествия? — И Реутовский повернулся к нему.
— Не всегда так бывает, но и в полиции люди разные. Есть даровитые сыщики, и много их, а есть и такие, кто только номер отбывает, да и пьют там, ох как! Да и то, вы тут все с образованием, а они — как Бог на душу положит, все из разных мест в полицию пришли. И надо знать, что в хороших домах смертоубийство редко бывает, сыскные же у нас все больше по притонам да трущобам, а там привыкли не церемониться.
Реутовский отдал мне сборник служебных документов и продолжал, обращаясь не только ко мне или Маруто, но и ко всем остальным:
