Так ни до чего не договорившись, эскулапы потянулись к выходу, но профессор уже на пороге задержался и спросил:
– Тебе спиртного случайно не приносили?
– Нет, – Антон хотел возмутиться, но от слабости это вышло неубедительно.
Профессор постоял, раскачиваясь на каблуках, и пожевал губами.
– Может, ел что-нибудь домашнее?
– Да нет, – ответил Антон, а потом вспомнил про визит сестер Покровских. – Ну, бульончик мне приносили, но свеженький...
– Сколько раз говорил, – вдруг заорал профессор, повернувшись к коллегам, – не давать больным домашнего, хотя бы до стойкой ремиссии, а они все равно жрут! А мы их потом с того света вытаскивай!
Подчиненные понуро молчали.
Антон сначала испугался – неужели его положение настолько плохо, что его нужно «вытаскивать с того света»? А потом усомнился – ну не могли такие последствия приключиться из-за безобидного глотка бульона! Наверняка сами что-нибудь напортачили, а теперь виноватых ищут. Так что пусть не сваливают с больной головы на здоровую.
Когда за шумным профессором закрылась дверь, Антон облегченно вздохнул. Ему хотелось, чтобы его все оставили в покое, и даже Таня не приходила. Устал он от всех. И от истории этой дурацкой, от зеркала, от всех происшествий, с ним связанных, устал он. Ничего не надо, дайте только подремать...
Очнулся он от того, что его знакомая медсестра, Марина, трясла его за плечо.
«Господи, что за больница, – подумал он, с трудом разлепляя глаза, – врачи орут, сестры мешают спать; наверное, что-нибудь из серии “больной, проснитесь, примите снотворное”...»
Но Марина с тревогой в голосе сказала:
– Слава Богу, пришел в себя! Ты больше так не делай, ладно?
– Как? – хриплым голосом спросил Антон. Голос Марины долетал до него, как через слой ваты; уши, что ли, у него заложены?
– Сознание не теряй. Еле откачали... Я у тебя до утра дежурю. И еще...
– Что еще?
– К тебе никого не велено пускать. Профессор запретил.
– В каком смысле никого? – голос у Антона почему-то сел, он попытался откашляться, но не смог. Организм его совершенно не слушался.
– Никого – значит никого, – сурово ответила Марина.
– А мать?
– И ее не пустят.
– И ее?! А Татьяну?
– Я же говорю – никого.
– А в чем дело, Марина? Я что, под арестом?
– Да ну тебя, – улыбнулась Марина. – Если бы ты был под арестом, здесь бы вместо меня милиционер сидел, ясно?
– А зачем тогда тюремный режим? «Никого не пускать»...
– Дурачок, – Марина ласково поправила ему волосы. – Профессор думает, что тебя пытались отравить.
– Что-о?! – Антон попытался приподняться, но Марина положила ему руку на плечо, прижав к подушке.
– Не вставай, иглу собьешь. Я так долго старалась в вену попасть...
– А я что, под капельницей опять? – удивился Антон.
– Ну да. У тебя в крови слишком много лейкоцитов. Резкий скачок. Такое впечатление, что вызвали скачок медикаментозно.
– Ну и что? Может, тут мне не то лекарство дали.
– Нет, – покачала головой Марина, – это исключено.
– Ну, а может, случайно что-нибудь в пище попалось...
– Знаешь, – серьезно сказала Марина, – я в такие случайности не верю. На тебя ведь уже покушались? Травма головы у тебя есть?
– Ну и что? Какая связь между травмой головы и лейкоцитами в крови? – Антону никак не хотелось верить в то, что над ним нависла какая-то угроза.
– Ну что ты кипятишься, – ответила Марина примирительно, – я тут человек маленький, мне что сказали, я то и делаю. Мне сказали – посещения запрещены и никаких передач. А то, что тебя могли отравить, я просто случайно услышала, краем уха. Зря я тебе сказала...
Отвечать Антону не хотелось. Марина проверила, как работает капельница, поправила иглу в вене, положила Антону на предплечье свою прохладную руку, и он сам не заметил, как задремал.
Проснулся он от громогласного приветствия профессора, пришедшего с утренним обходом. Профессор посмотрел пустые ампулы, лежащие на тумбочке, спросил что-то непонятное у Марины, стоящей перед ним навытяжку, сел на край кровати к Антону и внимательно заглянул ему в глаза.
– Ну что? Есть положительная динамика? – спросил он Антона, считая ему пульс.
– Есть, – вяло ответил Антон.
– Ну вот и отлично... Отлично... – рассеянно сказал профессор. Потом снова посмотрел в глаза Антону.
– Ты ведь еще и ртути хватанул не так давно, а?
– Да, – еле слышно подтвердил Антон.
– Так вот скажи спасибо этой ртути, которая из твоего организма еще окончательно не ушла. Если бы не она, был бы ты уже покойником.
– Как это? – не поверил Антон.
– А вот так. Ты ведь следователь у нас? Значит, знаешь, что одни средства могут нейтрализовать действие других. А?
Поднявшись, он еще постоял возле койки Антона, покачиваясь на каблуках, потом сказал в пространство:
– Да-а... Повезло... – и вышел, а свита в белых и зеленых халатах потянулась за ним.
Минут через десять после обхода Марина попрощалась с ним и ушла, ее дежурство кончилось.
Ее сменила пожилая медсестра со скорбно поджатыми губами. Ни говоря Антону ни слова, она сделала все необходимые медицинские манипуляции и уселась рядом с кроватью вязать. Антон было задремал, но через некоторое время она растормошила его и впихнула в рот таблетку, после чего вернулась к своему вязанью.
В принципе, Антона даже устраивало, что его сегодняшний цербер такой неразговорчивый. Что ему с ней обсуждать? Мысли лениво текли в его голове, он как будто плавал в облаках, вспоминая то свой первый выезд на место происшествия, то маму с ее оладьями к завтраку, то безумного Спартака Ивановича, то прежнее свое место работы – суматошную редакцию, то какие-то детские впечатления накатывали на него, сменяя друг друга.
Так же лениво он подумал, что в редакции был один репортер, который регулярно выискивал какую-то интере сную фактуру не в Интернете, как это делали все поголовно, а в подшивках старых газет, для чего ходил в Публичку, в журнальный фонд, и имел доступ к совершенным раритетам. Надо бы с ним связаться, может, он не сочтет за труд, сходит лишний раз в Публичку, полистает старые газеты и накопает там еще какой-нибудь информации про все эти зеркальные дела. Заодно и себе фактуры прикопит. А что, пусть напишет про эту историю, леденящую душу, как он умеет, сделает такую детективную конфетку с историческим флером, а?
Но дотянуться до телефона и позвонить не было сил. Была бы Марина, можно было бы попросить ее, а эту грымзу с поджатыми губами он не решался беспокоить.
