Это Александр Иванович уже не в церкви думал, а после службы, когда шли они домой. И только подумал, как почувствовал, как дрогнули сжимавшие его локоть пальцы жены.
— Саша… — сказала она. — У него, наверное, тоже, как и у нас, детей не было…
— У кого? — переспросил Александр Иванович, хотя и прекрасно понял, о ком говорит жена.
— У него… — повторила жена. — Ведь он же сам говорит Иисусу: «Господи! Не имею человека, который опустил бы меня, когда возмутится вода…»
— Может быть, и не было… — пожал плечами Александр Иванович. — А, может, умерли дети у него… Может, просто бросили его, когда он заболел… Всяко ведь бывает… Ну чего ты опять плачешь?
— Страшно… — сказала жена. — Страшно, Саша, когда вот так, как этот расслабленный в купальне… И не поможет никто, чтобы человек исцелиться мог…
— Почему же никто… — чтобы успокоить жену сказал Александр Иванович. И замолчал, не зная, что говорить дальше. И тут как озарение на него нашло. — А Господь?
— А что Господь… — Жена недоуменно посмотрела на Александра Ивановича. — Я же про детей говорю…
— А я говорю про то, что когда и некому помочь будет, Господь поможет… Он же исцелил расслабленного…
Несколько мгновений жена смотрела на Александра Ивановича, не отрываясь. Потом улыбнулась…
— Правда? — переспросила она.
— Правда… Так в Евангелии написано! Ты же сама слушала…
Медведь
Вера Сергеевна на лесном озерке медведя встретила.
Он шел по другому берегу озера и тоже, как и Вера Сергеевна, брал ягоды.
И, может, потому что ходил медведь за темной еловой водою, а может, просто потому, что так хорошо она его увидела, но никакого испуга Вера Сергеевна не почувствовала. Перекрестилась и снова нагнулась к усыпанной брусникой кочке.
Время от времени Вера Сергеевна поглядывала на медведя, но тот не уходил никуда, наедался на зиму.
На хорошей ягоде бруснику легко собирать — немного и времени прошло, а уже наполнилась корзинка. Прощаясь, Вера Сергеевна снова на медведя посмотрела, и защемило, защемило сердце от немыслимой красоты Божьего мира.
Проглянувшее солнышко высветило елки, заиграло в озерной воде, а тут еще легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев, и посыпались, посыпались с берез и осинок золотые листья. И хоть и ушло солнце за тучу, но вода в озере, засыпанная золотом листьев, словно бы впитала в себя солнечный свет.
— Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое… — прошептала Вера Сергеевна, и медведь, словно бы почувствовав что-то необыкновенное, остановился, внимательно посмотрел на женщину, а потом покачал тяжелой головой и, переваливаясь, неторопливо пошел по озерному берегу в другую сторону.
1
Из леса Вера Сергеевна как с праздника вернулась.
И усталости никакой, и на душе светло, как на озере, когда его осветило проглянувшее солнышко…
Даже не удержалась Вера Сергеевна, похвастала соседке Шуре Великановой, что будто на иконе побывала, так хорошо…
— Где-где? — переспросила Шура.
— На иконе… — сказала Вера Сергеевна. — Медведь ходит рядом, а потом ветерок дунул, и так листья посыпались, что золотым сразу все стало… Как на иконе…
— Ага… — сказала Шура. — Медведя увидишь, так не только икона со страха привидится…
— Да я же не про страх говорю, а про то, что на душе светло стало…
— Ягод-то набрала? — думая о своем, спросила Шура.
— Да набрала, набрала… Ягода в этом году хорошая.
— Слышь, Василий? — Шура заглянула в комнату.
— Слышу… — раздался из комнаты недовольный голос Шуриного мужа, Василия Егоровича Великанова. — Белая, небось, еще брусника?
— Не, белой и нет почти… — сказала Вера Сергеевна. — В этом году раньше ягода пошла…
— Я говорила, а ему хоть кол на голове теши… — недовольно проворчала Шура. — Две корзинки от дочери заказаны, так сколько времени по ягодке собирать будем, когда всю бруснику выберут?
— А сама-то не приедет?
— Да куда ей на восьмом месяце бруснику собирать?
— Наберем… — сказал из комнаты Великанов. — А ты, Сергеевна, чего со мной-то не здороваешься? Или Шурка не пускает?
— Да я на минутку только забежала… — сказала Вера Сергеевна. — Я и не знала, что ты дома.
И, посмотрев на Шуру, заглянула в большую комнату.
2
Василий Егорович за письменным столом у окна сидел, и на тарелке перед ним лежали серые осиные гнезда.
Великанов ломал гнезда над столовой ложкой, а потом растирал в пыльцу и завертывал эту серую пыль в хлебный мякиш.
— Зубы болят? — спросила Вера Сергеевна.
— Всю ночь не спал… Совсем замучили…
— К зубному тебе надо…
— Так в райцентр ведь за день не обернешься… — вздохнул Василий Егорович. — Сама говоришь, что брусника поспела, когда же идти за ней?
— Да, теперь с любой болячкой в райцентр надо ехать… — сочувственно вздохнула Вера Сергеевна, но тут же легко улыбнулась. — А что, Василий, если бы тебе, когда мы по распределению приехали сюда в поселок работать, сказали бы, что ты осиными гнездами зубы лечить будешь, поверил бы?
— Так и ты бы не поверила, что по иконам бродить пойдешь… — улыбнулся и Василий Егорович. — Эх, Веруха-Веруха… Совсем мы тут стариками стали… А ведь давно ли еще на танцы с тобой бегали?
— Ты, Вася, шаль-то не вспоминай всякую… — раздался с кухни Шурин голос. — И ты, Вера, не забывай свой пенсионный возраст…
— С тобою забудешь, Шура… — недовольно проговорил Великанов. — А куда ты, Вера, ягоды-то на озеро ходила брать? К старым вырубкам?
— Не… На Игумновой топи была…
— Это там ты и медведя видела? — Василий Егорович потянулся, взял с подоконника лесхозовскую карту и развернул ее, отыскивая лесное озеро. — Здесь, что ли?
— Ага… Вот тут на берегу лесовоз с выбитыми стеклами стоит… А медведь с другой стороны озера и вышел…
— Это он со стороны Чащобы пришел… — задумчиво сказал Василий Егорович, глядя на карту. — Не очень и далеко получается.
3
Вера Сергеевна еще водила пальцем по карте, а сама уже почувствовала, что зря она это рассказывает, поняла, что Василий Егорович — все-таки сорок лет в одной школе проработали, тридцать лет в одном доме бок о бок прожили! — как-то нехорошо задумался.
— Да ты что, Вася? — спросила она, глядя соседу прямо в глаза. — Чего надумал-то?
Василий Егорович — точь-в-точь как в школе, когда она напирала на него! — не сразу ответил.
