— Да ладно вам, — вяло отбивался Береславский. — Ничего ж не случилось.
— А зря, — серьезно сказал Самурай. — Надо было давить подонка. А потом вырезать у него печень.
В общем, заклевали они командора, и я решил заступиться:
— Все, народ. Он не виноват. Это у него от утреннего обжорства.
— И ты, Док… — выкатил на меня глаза Ефим. — Тогда я тебе одну тайну не выдам. А она тебя очень даже касается.
И ведь задел! Не люблю, когда есть тайны, которые меня касаются.
Я уже был готов покаяться в своей дружеской нелояльности, как нас отвлекла обеденная остановка: первая машина, а за ней все остальные подрулили к небольшой, но все же двухэтажной деревянной постройке, на которой гордо сияла надпись: «КАФЭ-БАР». Именно так и сияла — через букву «Э».
Деревни никакой не было. Был старый мощный лес, выдранная из него поляна, и на краю поляны — «КАФЭ-БАР».
Моторы умолкли, народ вышел на улицу. Человек поболее десяти. Но неожиданно все замолчали. Прямо разом.
Это было что-то удивительное. Раскаленная черная дорога улетала вдаль, сначала спускаясь вниз, а потом снова залезая в гору. Над ней знойно переливался обычно прозрачный воздух.
Во все стороны, сколько хватало глаз, тянулись леса. И почему-то пахло не грибами, а медом.
А тишина стояла такая…
Да это даже и не тишина была. Птицы пели. Кузнечики стрекотали. Ветер шелестел. Короче, тишина была нечеловеческая. Или, наоборот, человеческая? Ведь это шум от людей отсутствовал.
Пока я разбирался с дефинициями, тишина кончилась.
— Есть будете или красотами любоваться? — Толстая тетка в опрятном белом переднике весело смотрела на нас с веранды второго этажа.
— Есть, есть! — Все загалдели разом и радостно.
Я попрощался с тишиной и пошел мыть руки.
Потом мы долго — непростительно долго для графика — кайфовали на веранде под легким теплым ветерком.
И еда была вкусная. И квас чудесен.
И мне вдруг стало страшно, что ребята вполне могли не позвать меня в этот пробег и я бы никогда всего этого не увидел.
А потом на рукав моей куртки сел жук. Он был длиной сантиметров в пять. А вот усищи его полосатые — раза в два длиннее. Смагина, как водится, взвизгнула. А Ефим заинтересовался.
— Что это за зверь? — спросил он у пацана — наверное, кухаркиного сына, который во все глаза рассматривал разноцветных пришельцев.
— Это стриж, — солидно ответил пацан.
— Да ладно, — не поверил умудренный жизненным опытом рекламист. — Стриж — это птица.
— А это — жук, — таинственным шепотом сообщил мальчик. — А стриж — потому что в волосы влетит и все сострижет.
— Вот ужас-то, — хохотнул рекламист, погладив лысину. Но Смагина приняла все близко к сердцу и даже повязала платочек, который сделал ее еще симпатичнее.
Повезло Самураю. Эх, где моя молодость?
В общем, так хорошо нам было в этом малонаселенном пункте со странным названием, что потеряли мы здесь целых два часа.
Или, правильнее сказать, нашли?
В Иркутск приехали поздно ночью. Когда уже стемнело.
Все водители, в том числе и наш, здорово вымотались.
Я пожалел Береславского, сказал, что захвачу его сумку. А он сказал, чтоб и чемодан прихватил.
У меня сумка была в салоне, а чемодана не было вовсе.
Я даже не успел спросить Ефима, что за чемодан, как уже увидел его.
Серебристый красавец стоял, прикрытый какой-то тряпкой, которая лишь подчеркивала его благородство.
У меня аж дыхание перехватило. Вот же чертов рекламист!
И как теперь быть?
Принимать такие подарки не в моих правилах. Но и отказаться от него я был не в силах.
— Что ж ты творишь, буржуин? — только и сказал я.
— Не парься, Док, — ответил профессор. — Это не на мои куплено.
— А на чьи же?
— На бандитские. Мы ж с тобой не бесплатно по стране дурь развозим.
Ладно, пусть треплет что хочет. Я не удержался от благодарного взгляда, схватил заветный чемодан и, как упырь жертву, поволок к себе в номер…
Глава 30
Трасса Красноярск — Иркутск, 30 июля
Опять «наган»
Скрепов вел машину, здоровой левой рукой придерживая руль. Это не было сложным делом: «Королла» как будто сама чувствовала, куда нужно ее хозяину, и реагировала на мельчайшие импульсы, отчего порой казалось, что управляема она не мышцами, но мыслью.
В данный момент это было немаловажно: с мышцами у Виктора проблема. Точнее, с трехглавой мышцей — трицепсом — правой руки, прорванной насквозь девятимиллиметровой пулей из «стечкина».
Хорошо, что насквозь. В локте руку пока не поднять, но мясо заживет. Хуже было бы, если бы эта фанатичная тварь раздробила ему кость.
«Чех, сволочь!» — скривясь, вспомнил Скрепер своего врага.
Но, как ни странно, без особого зла. Сильной ненависти к Али он не испытывал. Правительственные разборки с мятежной Чечней его особо не занимали: у каждого свой бизнес, а этот точно его не касался.
Так что идеологических противоречий у них не было. Что, конечно, не мешало Скрепову сильно жалеть о не слишком меткой вчерашней пальбе. Был бы у него его старый «наган», наверняка завалил бы обоих чеченов, а не одного.
Но опять-таки с его стороны это был всего лишь бизнес, а не принципиальный спор двух непримиримых идей. Пресловутое выяснение отношений между хозяйствующими субъектами.
А вот для Али взаимоотношения с ним уже давно перестали быть просто бизнесом.
Да они и с самого начала не были бизнесом. Али с самого начала был движим «высокими» идеями, а потом к ним прибавилась гибель сына.
«И все равно мы с ним похожи», — вдруг подумал Скрепов. Мысль была неприятной, но голову покидать никак не хотела.
Али готов на все ради идеи. Он, Виктор, — почти на все ради… рентабельности, скажем так. Чтоб не произносить слово «деньги».
Казалось бы, целая пропасть, ан нет! Ведь Скрепер давно материально не бедствует. И по большому счету, миллионом больше, миллионом меньше — на качестве личной жизни это уже особо не скажется. Жрачка и тряпки точно не изменятся, разве что марка машины да размер хаты.
«И ее местоположение», — додумал Виктор свою мысль в правильном направлении, потому что размышлять на тему, что он отчаянно рискует шкурой только за голую идею, ему явно не нравилось.
А между тем это было именно так. Нравится не нравится, сам себя не обманешь.
Ну не мог он упустить такой шанс. Физически не мог. Все существо протестовало.
