Мужчина рассмеялся, поставил корм на пол и включил свет на своем балконе.
– Реба, говорите? – Он пожал ей руку. – Джез Делюка.
Однофамилец гастрономов «Дин энд Делюка»? Она чуть не спросила, но мозг еще был отчасти трезв и начеку.
Джез как будто сошел с обложки «Джи-Кью». Примерно ровесник Ребы, может, чуть старше. Рубашка и строгие брюки чистые и выглаженные, несмотря на поздний час; рукава закатаны, руки загорелые и бицепсы выпуклые; светлая рыжеватая шевелюра уложена в небрежное совершенство. Он был высок и учтив, как звезда экрана. Полубог заглянул на огонек!
Реба покачнулась: так небось в обморок и падают. Может, Джейн и Диди правы и любовь приходит как удар молнии: БАМ! – привет, любовь.
– Я и сам тут недавно. Мы, наверное, одновременно переехали. – Джез поднял Креветку одной рукой. – Это Джерри Гарсиа
[77]
. Но вы, очевидно, уже встречались.
Она чуть не рассмеялась вслух. Чихуахуа по имени Джерри Гарсиа?
– Джерри, для краткости.
– Ой! Вы простите, это я его, э-э, угостила. – Она сглотнула комок в горле.
Джез поднял Джерри к лицу и посмотрел в глаза-бусины:
– Так вот почему ты уже которую неделю непрерывно пукаешь, а? – Он повернулся к Ребе: – Теперь вы мой должник.
– Извините меня, пожалуйста! – Ее бросило в пот, и она почуяла свой перегар. – Все что хотите – ну, раз у него из-за меня живот болит…
– Освежитель воздуха, – улыбнулся Джез.
Реба стерла пот с губы.
– Вам спрей или тот, что надо в розетку вставлять?
– Вставлять? Представляю себе, – засмеялся Джез. – Знаете что, я передумал. У меня был адский денек. Вы мне наливаете стаканчик чего вы там пьете, и мы квиты. – Он опустил Джерри на пол.
– Эм-м… – Реба постеснялась признаться, что выпила целую бутылку. – У меня есть еще в холодильнике. Хочешь – перелезай ко мне?
Она напрочь забыла о своей сантехнической проблеме. Глянула сквозь дверь балкона на кухню, а там вода стоит. Может, сказать – пусть галоши наденет? Или это будет разврат? Голова кружилась Не надо бы ей больше пить, но ведь она – его должник. Чисто по-соседски. Ну и потом, от него такие приятные мурашки по спине. Первая радость за несколько месяцев. Пусть продлится хоть немножко.
Джез запустил руку в волосы.
– Я бы с удовольствием, но у меня заказана пицца из «Норт-Бич», – объяснил он. – Ты ела?
У кресла осталась банка тунца и остатки слоеного печенья, твердого, как хоккейная шайба.
– Ну… не то чтобы очень.
– Я заказал «Койт-Тауэр»: грибы, сосиски, салями и пепперони. Надеюсь, ты не веган, не сыроед и не типичная калифорнийская девушка на диете?
– Что?! Только не я. Нет-нет-нет. – Она помахала пальчиком на манер кокетливой школьной учительницы. – Я ем все, что не прибито. Без сахара и укропа… я имею в виду – без страха и упрека. – Она потерла веки, собрав глазки в кучку.
– Прекрасно. Тогда хватай вино и дуй ко мне. – Джез открыл балконную дверь, и Джерри нацелился внутрь. Хозяин отпихнул его ногой: – Ты же знаешь, тебе сюда нельзя.
Собака заскулила.
Реба спросила себя, зачем нужен освежитель воздуха на свежем воздухе, но тут Джез сказал:
– Через пять минут?
– Cinco minutos, – отозвалась она. Джерри бегал туда-сюда по балкону.
Утром Реба проснулась в квартире Джеза. Тот уже ушел. На часах без четверти полдень. В панике и диком похмелье она трясущимися руками набрала номер Леи.
– Я заболела, – сообщила Реба – и не соврала.
Повесив трубку, она проковыляла в туалет Джеза и выблевала сыр и салями. Когда полоскала рот, от вида рыжих волос в раковине ее чуть не вырвало снова.
– Честное слово, Господи, – поклялась она, – больше никогда.
Дрожа от макушки до пяток, зажимая рот полотенцем, она осторожно обошла спальню Джеза.
На ней одно белье – от этого тоже было тошно. Голова тикала, как часовой механизм. Что маячило в конце обратного отсчета, лучше и не думать. Реба нашла свои брюки в скомканной простыне; рубашку – на кресле; розовую вьетнамку с фламинго (одну) – посреди комнаты. Похватав вещички быстро, но плавно, чтоб опять не стошнило, Реба напялила рубашку и решилась на бесштанный марш-бросок домой.
Она скрипнула дверью спальни. Джеза, конечно, нет, но утро ее обличало, и она старалась поскорее скрыться. В колледже ей не приходилось переживать «постыдного бегства» – она всегда удивлялась, глядя на таких непутевых девушек. И вот теперь, спустя десяток лет, она сама кралась на цыпочках по коридору, чтоб не засекли.
Снаружи на балконе лежал, головой на лапы, Джерри и грезил о чем-то своем, собачьем. Он не заметил Ребу: стекло двери отражало свет. На столике красного дерева стояла пустая винная бутылка, рядом – коробка из-под пиццы с последним куском засохшего сыра и мясными кубиками. Чтоб не вырвало, Реба отвернулась и представила, что нюхает мяту. Вторая вьетнамка валялась под столом. Нужно забрать, а то у Джеза будет повод для визита. А ей не хочется давать ему такой повод. Хотя тут уж по любому поводу будет неловко.
Стараясь двигаться тихо, чтоб не заметил Джерри, Реба залезла под стол, ухватила вьетнамку двумя пальцами и исполнила плавный пируэт назад, чуть не врезавшись в книжный шкаф: биография Бобби Кеннеди, истрепанный томик «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», синяя ваза с прутиками искусственных вишневых цветов и фотография Джеза с двумя девочками на руках. Фотография слишком мала для рамки четыре на шесть, Джез и девочки явно вырезаны. Реба всмотрелась повнимательней. На левой руке у Джеза блестело кольцо. Реба поморщилась: девочки радостно улыбались, на светлых локонах пышные банты. Девочки походили на Джеза – и на детей из каталогов «Мэйсис». Муж. Отец. Она чуть не сблевала.
– О боже, – прошептала она и поставила фото обратно.
Эпизодами вспоминалась ночь: Джез приглашает ее на пиццу; она достает из холодильника бутылку пино гриджио; смех над запотевшими бокалами; запах свежего хлеба и сыра; вкус дерзких поцелуев; его руки на ее голой спине; смятые простыни в ногах.
– О боже, боже, боже. – Комкая в руках брюки, Реба села на кофейный столик, сбросив пустую бутылку на джутовый коврик. Бутылка со стуком скатилась на пол. Джерри вскочил и яростно залаял на раздвижную балконную дверь.
Столик, липкий от пролитого вина, приклеился к бедрам. К горлу подкатила тошнота, и Реба уткнулась лицом в мятые складки брюк. Они пахли домом, «весенним» отбеливателем – Рики покупал такой. Она по нему скучала. Даже в разгар измены ей хотелось, чтобы Рики был здесь, услышать, что он все равно ее любит, несмотря на все ошибки прошлого и будущего.
