Бриджет, идя впереди с зажженной свечой, проводила его наверх. Пламя то ярко вспыхивало, то начинало отчаянно моргать. Доктор Феллоуз, следуя за костлявым девичьим задом, вошел в холодную гостевую спальню. Горничная зажгла стоявшую на комоде свечку и тут же нырнула в темную утробу коридора, торопливо бросив:
— Спокойной ночи, сэр.
Доктор ворочался в холодной постели; маринованные овощи явно пошли не впрок. Он бы дорого дал, чтобы сейчас оказаться дома, рядом с теплым, дородным телом миссис Феллоуз. От этой женщины, которую природа не наделила изысканной внешностью, всегда чуть-чуть попахивало жареным луком. Иногда в этом даже была какая-то приятность.
Война
20 января 1915 года.
— Идете вы или нет? — рассердилась Бриджет. Держа на руках Тедди, она остановилась у порога. — Сто раз вам повторять: ужин на столе. — (Тедди заворочался в тисках ее рук. Морис даже бровью не повел: его сейчас занимали тонкости воинственной пляски индейцев.) — Бога ради, Урсула, отойди от окна. А окно-то почему нараспашку? Холодно ведь, околеть можно.
Урсула собиралась слазать за королевой Соланж, чтобы не оставлять ее на пустыре крыши, но отчего-то медлила. Чуть-чуть засомневалась, неловко оступилась, подумала, что крыша очень высокая, а ночь совсем непроглядная. Тут прибежала Памела и объявила: «Мама велела мыть руки и садиться за стол», а за ней подоспела Бриджет со своим вечным «Ужин на столе!» — и все надежды на спасение коронованной особы рухнули.
— А ты, Морис, — продолжала Бриджет, — прямо как дикарь.
— Я и есть дикарь, — подтвердил он. — Индеец из племени апачей.
— По мне — будь ты хоть королем готтентотов, да только УЖИН НА СТОЛЕ.
Издав последний боевой клич, Морис с грохотом ринулся вниз по лестнице, а Памела взяла старый сачок для игры в лакросс, привязала его к трости и выудила королеву Соланж из ледяного ущелья.
На ужин была отварная курица. Для Тедди — яйцо в мешочек. Сильви вздохнула. Поскольку они теперь держали кур, это в той или иной мере определяло их стол. Курятник и проволочный вольер устроили на том месте, где до войны предполагалось посадить спаржу. Старый Том больше у них не появлялся, хотя до Сильви доходили слухи, что «мистер Риджли» продолжает работать у их соседей — семейства Коул. Видно, ему все-таки пришлось не по нраву обращение «Старый Том».
— Это наша курочка? — спросила Урсула.
— Нет, милая, — ответила Сильви. — Что ты.
Курятина оказалась жесткой и волокнистой. Стряпня миссис Гловер заметно ухудшилась после того, как Джордж пострадал при газовой атаке. Он до сих пор лежал в полевом госпитале во Франции; когда Сильви спросила, насколько тяжело его состояние, миссис Гловер ответила, что не знает.
— Какой ужас, — сказала тогда Сильви.
А сама подумала: окажись ее собственный сын в беде, да еще на чужбине, она бы тут же бросилась на поиски. Выхаживала бы его, утешала. Ну, возможно, не Мориса, но уж Тедди — непременно. Когда она представила, как Тедди лежит в госпитале, раненый, беспомощный, у нее защипало глаза.
— Мамочка, тебе плохо? — забеспокоилась Памела.
— Вовсе нет, — сказала Сильви, отделяя вильчатую косточку и протягивая ее Урсуле, чтобы та загадала желание, но Урсула сказала, что не умеет. — Ну, вообще говоря, полагается желать, чтобы все наши мечты сбывались, — пояснила Сильви.
— А сны? — в тревоге спросила Урсула.
— А сны? — спросила Урсула, вспоминая огромную газонокосилку, что преследовала ее всю ночь, и племя индейцев, которые, привязав ее к шесту, стали в круг и начали целиться в нее из луков.
— Это наша курица, правда? — сказал Морис.
Урсула относилась к домашней птице с нежностью: ей нравилось, что в курятнике теплая солома, на которой разбросаны перышки, нравилось шарить под плотными, теплыми куриными животами, чтобы найти такое же теплое яичко.
— Генриеттой звали, правда? — не унимался Морис. — Самая старая. Миссис Гловер давно говорила: пора ей в кастрюлю.
Урсула присмотрелась к содержимому своей тарелки. Генриетта была ее любимицей. Жесткий ломтик белого мяса не давал никаких подсказок.
— Генриетта? — в ужасе взвизгнула Памела.
— Ты ее зарезала? — не отставал Морис от Сильви. — Крови много было?
Несколько раз в курятник забирались лисы. Сильви удивлялась, что куры такие глупые. Не глупее людей, парировала миссис Гловер. А ведь лисы прошлым летом утащили и крольчонка Памелы. Джордж Гловер спас пару крольчат, и Памела устроила для своего гнездышко в саду, а Урсула тогда воспротивилась, унесла своего питомца в комнату и поселила в кукольном домике, где он учинил разгром да еще оставил на полу свой помет, будто россыпь крошечных лакричных шариков. При виде такого безобразия Бриджет переселила крольчонка в сарай, где тот и сгинул.
На сладкое подали пудинг с джемом и сладкой подливкой; джем был из своей малины, собранной минувшим летом. От лета теперь остались одни мечты, говорила Сильви.
— Детский трупик, — сказал Морис с той жуткой развязностью, какая процветала в школе-пансионе. С набитым ртом он объяснил: — Так у нас в школе пудинг с джемом называется.
— Что за манеры, Морис, — сделала ему замечание Сильви. — И прошу тебя, не говори таких гнусностей.
— Детский трупик? — переспросила Урсула, выронив ложку и в ужасе глядя на свою тарелку.
— Немцы их едят, — мрачно выговорила Памела.
— Пудинги? — удивилась Урсула. Все едят пудинги, почему же немцы, хоть и враги, должны быть исключением?
— Да нет, детей, — сказала Памела. — Но только бельгийских.
Сильви рассмотрела белесый пудинг с кровавой прожилкой джема и содрогнулась. Утром у нее на глазах миссис Гловер с безразличием палача перебила Генриетте шею палкой от швабры. А куда денешься, подумала Сильви.
— Нынче война, — сказала миссис Гловер. — И нечего тут рассусоливать.
Памела не собиралась отступаться.
— Скажи, мама, — вполголоса требовала она, — это была Генриетта?
— Нет, солнышко, — отвечала Сильви. — Даю честное слово: это была не Генриетта.
Дальнейшее выяснение истины прервал настойчивый стук в дверь черного хода. Все переглянулись и замерли, будто застигнутые на месте преступления. Урсула ничего не поняла.
— Только бы не дурная весть, — выговорила Сильви.
Ее опасения оправдались. Из кухни донесся душераздирающий крик. Сэм Веллингтон, старый конюх, погиб на фронте.
— Страшная война, — прошептала Сильви.
Памела отдала Урсуле остатки скрученной в четыре нити бежевой мериносовой шерсти, и Урсула пообещала, что королева Соланж в благодарность за свое спасение пожалует Памеле салфеточку под стакан с водой.
