Однако времени на то, чтобы воспарять, не хватало. Время уходило на малышей, на карьеру Эда. Профессора предупреждали ее, что докторская, если она решится защититься, потребует и много времени, и жертв. А один старый хрыч даже пытался ее остановить: мол, если она защитится и получит место на кафедре, то перебежит дорогу какому-нибудь мужчине, талантливому и вдобавок обремененному семьей. Остановить ее он, конечно, не остановил. Но она и сама сообразила, что защититься будет не так-то просто. А получить работу еще сложнее. И сочла, что не стоит и пытаться. По правде говоря, беспокоиться из-за успехов Эда было легче. Тут провал не грозил.
Славы — вот чего она желала, славы, не занятий в Еврейском общинном центре; желала писать блистательные стихи и чтобы их знал весь мир, а не только друзья и родственники. Ей было тринадцать, когда она, валяясь на кровати в родительском доме, читала «Гамлета» и хотела писать не хуже Шекспира. А теперь ей за пятьдесят, и, явись ей во сне Господь и скажи: «Ты достигнешь всего, чего желала», — она бы, разумеется, рассмеялась. А явись из Нью-Йорка ангел или там литагент и скажи: «Сара, ты напишешь великий роман, бестселлер. И не какую-нибудь дешевку, а хорошую книгу, мудрую и прекрасную, причем такую, что руки чешутся снять по ней фильм» — она бы рассмеялась, громко, во всеуслышание, а телефон литагента тем не менее записала бы, мало ли что. Ну а пока у нее есть рецензии, семинар, дети, свекровь. Она встает из-за стола. Ни о чем из этого она так и не написала, а значит, на следующем семинаре ей нечего будет дать студентам как образец. Можно, конечно, сказать, что она поискала мидраш в своих бумагах и не нашла. А можно и сказать, что им важно, так она считает, обрести свой голос, вот почему она не хочет ориентировать их на свое эссе: вдруг это помешает им выработать собственный стиль.
— Стук, стук, — слышится из-за двери Розин голос.
— Да-да. Входи, — отзывается Сара.
Роза отворяет дверь.
На ней розовый стеганый халатик, тапочки под цвет.
— Сара, золотко, у вас есть книги? Все мои книги запаковали, а у вас я книг не нашла.
— А… Разумеется, у нас есть книги. Внизу, — и добавляет, мысли ее при этом где-то витают. — Какую книгу тебе хотелось бы прочитать?
Роза задумывается.
— Я люблю трилогии, — отвечает она.
— Знаешь, у нас, по-моему, всего одна трилогия — «Архипелаг ГУЛАГ», он стоит у Эда.
— Это роман?
— Увы, нет.
— Эд совсем не читает романов. А романы у вас есть? Я всякие романы люблю, кроме очень тяжелых. Про семью, ну и про любовь. И хорошо написанные, это обязательно.
Что-то подмывает Сару полезть в стенной шкаф за ящиком, где хранятся экземпляры ее книги.
— Роза, почему бы тебе не прочесть вот этот роман?
— «Ирисы», «Ирисы». — Роза погружается в раздумье. — Ах да, это же твоя книга. Сара Марковиц. Я ее читала. Ну как же. Конечно, читала. Давным-давно. А продолжение ты не написала?
— Нет.
— Ты должна написать продолжение.
— Видишь ли, я пока не придумала, как ее продолжить.
— Напиши про следующее поколение, — с ходу советует Роза.
— Почему бы тебе не перечитать ее, ты могла бы дать мне совет.
Роза берет книгу, и они спускаются вниз, в прежнюю комнату Мириам. Сара как бы невзначай упоминает, что в «Елене» есть и литературный кружок, где обсуждают книги.
Роза трясет головой.
— Я там жить не смогу.
— Но ты же знаешь, твои вещи вот-вот прибудут. Секретер сюда не войдет.
Роза обводит глазами тесную спаленку, прикидывает, куда бы поместить секретер.
— Мог бы войти, — говорит она. — Но если взгромоздить одно на другое, будет некрасиво.
Такого Сара никак не ожидала. У нее блеснула надежда. Дом возвращается к ней, Роза отправляется в «Елену». Ей, разумеется, еще невдомек, что вскоре она будет три недели кряду гоняться за новыми абажурами из шелковой чесучи, часами торчать в мастерской неподалеку от аэропорта — смотреть, как рабочие набивают полиуретаном повышенной плотности Розин диван. Но сейчас ей рисуются свободные вечера, пустые комнаты. И что такое невнятные литературные мечтания по сравнению с этим?
Одну сбыли с рук
пер. Л. Беспалова
На синем бархатном фоне возникают две детские фотографии в серебряных рамках. Затем по экрану бегут затейливые серебряные буквы:
Мириам Элизабет и Джонатан Дэниел
Производство
Эдуарда и Сары Марковиц
Зеэва и Марджори Шварц
при участии
Бена, Эйви, Иегудит Марковиц
и Дины Шварц,
в главных ролях также
Ильзе Шварц,
Эстелл и Сол Киршенбаумы
и
Роза Марковиц.
Такую заставку Мириам и Джон выбрали для свадебного видео. Билл, видеограф, изготовил примерный образец для Сары и Эда и устроил просмотр у себя в студии. Когда свет гаснет, оба молчат.
Потом Сара говорит:
— Между прочим, это не моя дочь.
— Знаю, — успокаивает ее Билл. — Детские фото тут для наглядности. Мириам и Джон принесут свои.
— Надо думать, они озаботятся.
— Не беспокойтесь, — говорит Билл. — Монтировать мы будем после свадьбы. Так что вы успеете решить насчет времени. С Мириам и Джоном я уже все обсудил. Сверх двухчасового варианта вы можете заказать, — Билл заводит руку назад и ловко извлекает из груды бумаг на столе черную папку, — четырехчасовой вариант или вариант люкс на шесть часов. В таком случае свадьба будет запечатлена целиком.
— От звонка до звонка, — говорит Эд.
— Вот-вот. Начиная с закусок и кончая отъездом новобрачных.
— Полагаю, нам это не нужно, — говорит Эд.
— Цена немалая. Но, откровенно говоря, в плане денег, я так думаю, выгоднее всего четырехчасовой вариант.
— А чем плох двухчасовой? — спрашивает Сара.
— В стоимость четырехчасового двухчасовой входит. Он прилагается к четырехчасовому. И вот что еще хорошо: вы сможете выбирать, сколько времени потратить на просмотр. Поверьте, уж кто-кто, а я знаю, сейчас вам кажется, два часа — это очень долго, но когда вы смотрите видео, вы понимаете, сколько упущено, сколько памятных моментов — и это неизбежно — оказалось на полу монтажной.
— Мне нужно кое-что прочитать, — говорит Эд, когда они возвращаются к себе в Фогги Боттом.
Он опускается на диван, до отъезда он проглядывал стопку книг, которые обязался отрецензировать. Всего несколько из неисчислимого множества книг о перспективах мира на Ближнем Востоке. Вот они — перед ним на журнальном столике в глянцевых суперах, и каждый аляповатый супер — укор Эду: свой ученый труд о мире и о том, какие изменения претерпел терроризм, он не закончил. Он разворачивает утренний выпуск «Нью-Йорк таймс».
