— Вариант типа «я извиняюсь».
— То есть?
— Операция — «туши свет».
— Если можно, выражайтесь попроще.
— Товар вне прейскуранта.
— Что это значит?
— Это значит — цены фантастические.
— Например?
— Как говорится — от и до.
— Не понимаю.
— От трех и до пяти. Как у Чуковского.
— От трех и до пяти — чего? Сотен?
— Ну.
— А у Чуковского — от двух.
— Так цены же растут…
Регина позвонила другому с фамилией или кличкой — Шмыгло. Он сказал:
— Что это за Левицкий? И что это еще за «Пробуждение»? Не желаете ли Сименона?..
Третий спекулянт ответил:
— Юношеский сборник Левицкого у меня есть. К сожалению, он не продается. Готов обменять его на четырехтомник Мандельштама.
В результате состоялся долгий тройной обмен. Регина достала кому-то заграничный слуховой аппарат. Кого-то устроили по блату в Лесотехническую академию. Кому-то досталось смягчение приговора за вымогательство и шантаж. Еще кому-то — финская облицовочная плитка. На последнем этапе фигурировал четырехтомник Мандельштама. (Под редакцией Филиппова и Струве.)
Через месяц Регина держала перед собой тонкую зеленоватую книжку. Издательство «Гиперборей». Санкт-Петербург. 1916 год. Иван Левицкий. «Пробуждение».
Регина знала, что у самого Левицкого нет этой книги. Об этом шла речь в его знаменитом интервью по «Голосу Америки». Левицкого спросили:
— Ваше отношение к юношеским стихам?
— Они забыты. Это были эскизы моих же последующих романов. Их не существует. Последним экземпляром знаменитый горец растопил буржуйку у себя на даче в Кунцеве.
Зимой Регина получила разрешение на выезд. Дальше было всякое. Отвратительная сцена на таможне. Три месяца нищеты в Ладисполе. Душное нью-йоркское лето, когда они с мужем боялись ночью выйти из гостиницы. Первая контора, откуда ее уволили с формулировкой «излишнее рвение». Несколько рассказов в эмигрантской газете, за которые ей уплатили по тридцать долларов. Затем стремительное восхождение мужа — его неожиданно пригласила фирма «Эксон». А значит, собственный домик, поездки в Европу, разговоры о налогах…
Прошло лет шесть. Регина выпустила первую книгу. Она вызвала положительную реакцию. Кстати, одним из рецензентов был я.
Все эти годы она добивалась знакомства с Левицким. Через Гордея Булаховича познакомилась с его восьмидесятилетней кузиной. Но к этому времени та успела поссориться со знаменитым родственником. Конкретно, они заспорили — где именно стояла баня в родовом поместье Левицких — Ховрино.
Регина обращалась к Янсону, протоиерею Константину, дочери Зайцева — Ольге Борисовне.
Старый писатель Янсон ответил:
«Левицкий сказал обо мне Эдмунду Уилсону, что я, извините, говно…»
Отец Константин написал ей:
«Левицкий не христианин. Он слишком эгоистичен для этого. Адресочком его, виноват, не располагаю…»
Зайцева-Рейнольдс прислала какой-то берлинский адрес и записку:
«Последний раз я видела этого несносного мальчика в тридцать четвертом году. Мы встретились на премьере „Тангейзера“. Он, помнится, сказал:
— Такое впечатление, что неожиданно запели ожившие картонные доспехи.
С тех пор мы не виделись. Боюсь, что его адрес мог измениться».
И все-таки Регина получила его швейцарский адрес. Как выяснилось, адрес был у издателя Поляка. Регина написала Левицкому короткое письмо. Тот откликнулся буквально через две недели:
«Адрес вы знаете. После шести я работаю. Так что приходите утром. И, пожалуйста, без цветов, которые имеют обыкновение вянуть. Постскриптум: не споткнитесь о мои ботинки, которые я ночью выставляю за дверь».
Сидя в холле, Регина задумалась. Почему этот человек живет в отеле? Может быть, ему претит идея собственности? Надо бы задать ему этот вопрос. И еще — что Левицкий думает о Солженицыне? Ведь они такие разные…
— Здравствуйте, Иван Владимирович!
— Мое почтение, — ответил рослый, коротко стриженный господин.
Затем он, не садясь, поинтересовался:
— Выпьете что-нибудь?
— У меня кофе… А вы?
Левицкий улыбнулся и медленно продекламировал:
Я пью неразбавленный виски,
Пью водку с зернистой икрой,
А друг мой, писатель Левицкий,
Лишь бабочек мучить герой…
— Это стихи одного моего приятеля.
И затем, после двух секунд молчания:
— Чем, сударыня, могу быть вам полезен?
Регина слегка наклонилась вперед:
— Надо ли говорить, что я ваша давняя поклонница. Особенно ценю «Далекий берег», «Шар», «Происхождение танго». Все это я прочитала еще дома. Риск лишь увеличивал эстетическое наслаждение…
— Да, — кивнул Левицкий, — я знаю. Это что-то вроде Поль де Кока или Мопассана. Читаешь в детстве с риском быть застигнутым… Извините, чем могу служить?
Регина чуть смутилась. Главное, не делать пауз… А он и вправду женоненавистник…
— Я знаю, что у вас сегодня день рождения.
— Спасибо, что напомнили. Еще один день рождения. Приятная неожиданность — семьдесят лет.
Левицкий вдруг перешел на шепот. Глаза его странно округлились.
— Запомните главное, — сказал он, — жизнь коротка…
Регина, преодолевая смущение, выговорила:
— Разрешите кое-что преподнести вам… Я надеюсь… Я уверена… Короче — вот…
Левицкий принял маленькую желтую бандероль. Вскрыл ее, достав из кармана маникюрные ножницы. Теперь он держал в руках свою книгу. Старинный шрифт, отклеившийся корешок, тридцать восемь листков ужасной промышленной бумаги.
Он раскрыл шестую страницу. Прочитал заглавие — «Тропинки сна». Вот он, знакомый неграмотный перенос — «смущение». Да еще с непропечатавшимся хвостиком у «ща».
— О Господи, — сказал Левицкий, — чудо! Где вы это достали? Я был уверен, что экземпляров не существует. Я разыскивал их по всему миру…
— Возьмите, — сказала Регина, — и еще…
Она достала из сумки рукопись в узком конверте. Левицкий учтиво ждал. Давно разработанным усилием он подавил страдальческую гримасу на лице. Потом спросил:
— Это ваше?
Регина отвечала с должной небрежностью:
— Это мои последние рассказы. Не лучшие, увы. Хотелось бы… Если это возможно… Короче, ваше мнение… Буквально в двух словах…
— Вас интересует письменный отзыв?
