Поэтому, если наше внутреннее единство нарушено, нам следует
всегда быть наверху. Мы должны сами «течь», должны занимать активную позицию.
Но нельзя позволить самим себя «засыпать». Если мы застали
тревогу (страх тревоги) вовремя и не успели испугаться, оказаться внизу,
значит, все ещё в наших руках. И мы сверху, а она снизу, это мы её засыпаем, а
не она нас. Но если мы прозевали, если мы нежились внизу и «вдруг» что-то
сверху посыпалось, то мы пугаемся и тогда мы пропали.
Если вы не можете одолеть тревогу с ходу, а это иногда
непросто, то осознание, по крайней мере, поставит вас в равные позиции. Когда
же силы равны, возможны переговоры, причём только они и дадут результат, а
борьба в этом случае не эффективна. Не хотите же вы отдавать свои глаза и зубы
за чьи-то, пусть даже и соответствующие, органы? «Капля за каплю» – это, на мой
взгляд, не метод. В такой ситуации все зависит от того, на чьей стороне будет
инициатива. Если вы отдадите её в руки тревоги, то она может заманить вас в
свои сети, поэтому нужно действовать самим, причём быстро, спокойно и чётко.
Пригласите её на чай. Я не иронизирую. Пусть она приходит к
вам в гости, вы её приглашаете – вы хозяин. Сыграйте на своём поле! Каждый
спортсмен знает, что это значительно выгоднее, чем играть в гостях. Тут вы у
себя дома, вы все знаете, вы владеете обстановкой, вы в силе. А она гость, она
слаба и растеряна. Пусть она растеряется, пусть она, а не вы, чувствует себя
неуютно. Если же вы растеряетесь, если она вас вытянет к себе, вы пропали. Но
пока вы под защитой родных стен (а это ваша логика, ваш здравый смысл, ваши
душевные силы и гармония вашего самосознания), вам совершенно нечего опасаться.
Это она в таком случае должна вас бояться.
Обычно же имеет место обратная ситуация. Тревога вас
заманивает, втягивает в себя. Вы теряетесь, начинаете опасаться, а опасение –
это уже страх, а страх – это тревога. Возникает настоящая круговая порука:
когда в вас возникает страх перед тревогой, когда вы начинаете побаиваться
возникновения тревоги, когда вам становится страшно и неуютно, когда
обстоятельства вас поджимают – вы уже тревожны!
Страх перед тревогой – это уже тревога. Испугались
возможности появления тревоги – все, вы уже тревожны. Теперь можете не бояться
её появления – она уже пришла. Прохлопали, прозевали.
Страх тревоги – это сама тревога. Она ещё не осознается вами
как тревога, просто вы начинаете подумывать, что сейчас струсите, в вас
только-только рождается желание сбежать. Стоп! Чем, скажите на милость, такое
психологическое состояние отличается от самой тревоги? Только тем, что вы ещё
не поняли, что тревожны. И вам ещё кажется, что вы можете все «переиграть», но,
если вы перепугались возможности её возникновения, вам уже просто нечего
переигрывать – партия сдана. Разоружайтесь. Поэтому не доводите до греха. Не
пугайтесь. Чувствуете дискомфорт – осознайте приближение тревоги и возьмите
инициативу в свои руки. Скажите ей: «А! Привет! Это ты? Давно не виделись! Как
насчёт чайку?» И при этом ехидничайте, как только можете, от всего сердца. Это
тот редкий случай, когда ехидство, злорадство, сознание своей силы необходимы
как воздух и столь же продуктивны.
Если вы наберётесь наглости пригласить тревогу на чай, она
струсит, как неуклюжие братья Иванушки-дурачка из русского фольклора, и даст
деру. Поверьте! Только делайте это с юмором, вам должно быть смешно от того,
как поспешно и стыдливо она ретируется. Тревога боится смелости и смеха. Вы это
и по себе знаете. Иногда бывает так: вы чего-то испугались, а потом
оказывается, что это был не леший, а старый пень, не маньяк-убийца, а серая
мышка пяти сантиметров длиной, не посторонний, пробравшийся тайком в вашу
квартиру, а собственный ребёнок. Какова ваша реакция в таком случае? Вы
облегчённо выдохнете и рассмеётесь. Этот смех – смех вдогонку убегающему
страху. Всякий раз, когда страх уходит быстро и неожиданно, у нас возникает
желание смеяться. Смех – это проводы страха.
Вспомните знаменитую, почти хрестоматийную, полную глубокого
психологического смысла сказку Корнея Ивановича Чуковского про
«таракана-таракана-тараканище». Сколько этот деспот нагнал страху на всех – от
собак до слонов и крокодилов! «Рыжий и усатый та-ра-кан!» И как все они
потешались после того, как он в одночасье был съеден маленьким воробушком! И
дело не в том, что воробей был очень смелым или слоны и тигры слабыми, дело в
том, что воробей не боялся «рыжего и усатого» таракана, а другие боялись. Ваша
задача не бояться – тогда вам море по колено. Нет ничего более гнусного, чем
страх. Ведь страх – это рабство, подчинение, покорность и безволие. Но если вы
не хотите такой участи, если вы не хотите, подобно героям этой истории, «по
канавам и дворам» разбегаться, действуйте, как воробей, то есть быстро, смело,
спокойно и чётко. «Раз, и съел он таракана! Вот и нету великана!»
Пригласите тревогу на чай, не жадничайте! И вы не пожалеете,
поскольку нет более приятного и заразительного смеха, чем смех освобождённого
от рабства и зависимости человека. «Кто в доме хозяин?» Я надеюсь, вы знаете
ответ. Тогда не тушуйтесь.
* * *
Расскажу случай из жизни. Моя пациентка была совершенно
измучена тревогой. Причём её тревога отличалась завидным своеобразием. Ей
казалось, что если она встанет, пойдёт, выйдет на улицу, то ей непременно
станет дурно, случится обморок и она умрёт. От таких мыслей ей действительно
становилось не по себе, она ощущала сильное головокружение, в глазах темнело,
возникали слабость, тошнота и сердцебиение. Стоило ей только подумать о предстоящей
тревоге, как что-то сжималось у неё в груди.
Так что нетрудно было заметить, что в большей степени мою
пациентку беспокоила не сама тревога как таковая и даже не страх смерти, а
предчувствие тревоги, страх её возникновения. И уже одного этого оказалось
вполне достаточно, чтобы полностью лишить эту молодую и красивую женщину
радости жизни, способности работать и заниматься семьёй. Когда же тревога
действительно возникала, на мою подопечную становилось просто больно смотреть.
Сердце сжималось, когда она, потерянная и ослабевшая, окидывала вас обречённым
взором, словно бы из какого-то жестокого заточения. Ей и вправду казалось,
будто она проваливается, будто её уводят куда-то. Именно от этого слабели ноги,
возникали головокружение и тошнота. Её взгляд в эти минуты молил о помощи.
Плацдармы тревоги были в ней поистине огромны. А страх перед
тревогой был несказанно велик, и она сдавала рубеж за рубежом. Она говорила без
умолку, постоянно повторяясь. Она перечисляла все то, к чему, по её мнению, должна
была привести тревога. Она боялась, что из-за её болезни от неё откажется муж.
Она не знала, как воспитывать в таком состоянии ребёнка. Она понимала, что она
не сможет работать, она была уверена, что после госпитализации в клинику
неврозов ей будет не устроиться на работу. Ей уже казалось, что теперь все её
называют не иначе как «сумасшедшая». Все это было проявлением подобострастного
страха перед собственной тревогой. Война ещё не была проиграна, но она уже
представляла себе, какой будет жизнь в оккупации, и почти смирилась со своей
воображаемой участью.
