Интересная женщина с высшим образованием, она обладала
замечательным чувством юмора. Когда в процессе наших занятий ей становилось
легче и она переставала на время бояться появления своей тревоги, она с
удовольствием рассказывала мне смешные истории из своей жизни и анекдоты,
полные самоиронии и философского смысла. В такой ситуации, когда человек
обладает чувством юмора и больше боится тревоги, чем её испытывает, нужно, ни
секунды не медля, приглашать тревогу на чашку чая. Этим мы и занялись.
Потеряв серьёзность, вы ничего не потеряете на самом деле,
фактически станете более здоровым и целостным.
Бхагаван Шри Раджниш
Сначала она внимательно выслушала все мои доводы
относительно «страха перед тревогой» и согласилась с тем, что страх перед
тревогой – это уже тревога. Потом я с невозмутимым спокойствием, ничего,
впрочем, не подозревая, предложил ей «попить с тревогой чая». И тут она
переменилась в лице. Я, сам того не желая, напугал её своим предложением.
Конечно же, я поспешил успокоить мою подопечную относительно метафоричности
моего высказывания. «Ну, в переносном смысле, конечно», – сказал я. И тут
случилось то, что и называется «попить с тревогой чая». Она засмеялась! «Ах, в
переносном! – услышал я сквозь смех. – Надо же, а я подумала, что…
Какой стыд! Ха-ха-ха! О боже, какая же я трусиха! Представляю, какое у меня
было лицо, я вас так перепугала! Ха-ха-ха! – она смутилась, покраснела,
как маленькая шкодница, и прикрыла лицо рукой. – Простите меня. Это надо
же!» Потом сначала смущённо, а потом и с шутливой укоризной она повторяла
словно бы про себя: «Попить с тревогой чая… Как я этого испугалась. Как
нелепо!» Она осознала, что страх тревоги нелеп, и это избавило её от
покорности. После этого она смогла поднять голову и справиться со своей бедой.
* * *
Другой случай, значительно отличающийся от приведённого
выше, произошёл с одним молодым человеком. Однажды он видел, как пожилому
мужчине стало в метро плохо. Тот пошатнулся, упал, кругом засуетились люди. С
тех пор при поездках в метро моему будущему пациенту становилось дурно. Он
чувствовал сердцебиение и боялся потерять сознание. Причём его не столько
беспокоила собственная жизнь, сколько то, что «это неудобно». «Как это, –
объяснял он мне, – молодой парень упадёт, кругом люди. Что они подумают?»
Он был склонён к одиночеству, и в этом страхе выражалось его
стремление к психологической изоляции. Ему было страшно, что на него обратят
внимание, он боялся, что кто-то посягнёт на его одиночество, нарушит его.
«Публичность» – вот в чем состояла его проблема. Но он не считал себя одиноким
и не хотел избавляться от своей закрытости.
По образованию он был математиком и больше привык работать с
цифрами, чем с людьми. На фоне всплеска экономических реформ в нашем отечестве
он решил попробовать себя в бизнесе, организовал собственную фирму. Это была
сфера услуг, и потому он был вынужден работать с людьми, а это, к сожалению,
противоречило всей его натуре. Он оказался, как говорят, «не в своей тарелке».
Так что страх «публичного» сердечного приступа стал просто выражением того
эмоционального дискомфорта, который был связан со всей его профессиональной
деятельностью.
Он прошёл полный цикл разнообразных медицинских обследований
и убедился, что никакой патологии у него нет, но страх сердечного приступа его
не оставил. Даже напротив, из-за столь пристального внимания к своему здоровью
он вырос. Моему пациенту стало чудиться, что приступ может произойти где
угодно: в метро, в наземном транспорте, в машине, на улице, в магазине. Он
боялся теперь вообще отходить от дома.
Мы заняты поисками причин нашей проблемы, а эти поиски – не
что иное, как откладывание самой проблемы на будущее.
Джиджу Кришнамурти
Когда он работал с другими психотерапевтами, ему долго
объясняли, что причина в том «психотравмирующем событии», которое он пережил,
когда оказался наблюдателем испугавшей его сцены с пожилым мужчиной. Он сам
пытался внушить себе, что в его возрасте такого казуса случиться не может, но
такого рода аутотренинг ему не помогал. И это не случайно, ведь проблема была
не в самом приступе, а в страхе публичности. Дома он приступа не боялся, но при
посторонних этот страх неизменно возникал.
Как я уже сказал, избавляться от своей природной замкнутости
он не хотел в значительной степени потому, что она сама по себе его не тяготила
и он считал её нормальной. Я не настаивал, а зачем? На наших встречах первым
делом мы попытались разделить его стремление к самодостаточности и страх перед
сердечным приступом. Первое, мы договорились не тревожить, а просто заняться
симптомом, который его пугал. Мы убедились в том, что это разные вещи –
публичность, его отношения с другими людьми и состояние его здоровья.
Далее был осознан страх приступа. Мы разделили возможный
сердечный приступ и страх перед ним. Стало понятно, что проблема не в приступе,
а в страхе. Хорошей опорой стало понимание пациентом того факта, что его сердце
в порядке, что тревожит его сам страх, а не здоровье как таковое.
Действительно, от тех или иных проблем, и в том числе и от сердечного приступа,
никто из нас не застрахован. Но можно провести всю жизнь в страхе перед этим и
умереть в автомобильной катастрофе в 80-летнем возрасте. А можно, ничего не
подозревая, обзавестись инфарктом миокарда в сорок лет. Как лучше жить – всю
долгую жизнь в беспричинной тревоге или по-человечески, столько, сколько
отведено тебе судьбой. Мой пациент, к счастью, выбрал второе.
Страх смерти означает страх жизни.
Фредерик Пёрлз
Я не предлагал ему пить с тревогой чай, поскольку он не был
«компанейским» человеком. Но я предложил ему усилить свой страх, чтобы «лучше
его рассмотреть». Мы начали с того, что он, прогуливаясь невдалеке от дома,
представлял себе, что каждые пять минут падает, словно бы поскользнувшись.
Поначалу это было непросто, ведь кругом люди. Но мы решили, что это его
собственное дело: хочет он падать или нет. Он заставил себя захотеть.
Постепенно он свыкся с мыслью, что «падать можно» и что в этом, по сути, нет
ничего страшного. Но во время одной из своих прогулок он вдруг увидел падение
случайного прохожего и сам из-за этого перепугался. Ему припомнились его страх
и ощущение публичности произошедшего. Но развязка этой истории повергла его в
хохот. Дело в том, что упавший бедолага, бывший, видимо, пьяным, не только не
привлёк ничьего внимания, но, встав, с таким «смаком» высказался по поводу
своего падения, этой дороги и всей этой жизни, что не засмеяться было трудно.
Смех вызывается ожиданием, которое внезапно разряжается.
Иммануил Кант
После этого мой подопечный решил «пойти на таран» страха. Он
намеренно упал и огляделся по сторонам – это ровным счётом никого не
заинтересовало, кроме разве что одной сердобольной особы, которая попыталась
заглянуть ему в глаза. Но, завидев на его устах улыбку, она сама как-то
недоуменно заулыбалась, пожала плечами и поспешила прочь, словно бы увидела
что-то сверхъестественное. Такая её реакция оказалась как нельзя кстати, потому
что эта ситуация опять заставила его рассмеяться. Он вдруг понял, что
большинство, как и он сам, боится публичности (об этой особенности современного
человека мы уже говорили) и сторонится её, как только может. Отсюда он сделал
замечательный вывод: «Нечего бояться публичности, поскольку остальные боятся
оказаться публикой! Минус на минус дают плюс». Его любимая математика нашла
наконец своё «жизненное» применение.
