Я называю невротиком любого, кто использует свои
возможности, чтобы манипулировать другими, вместо того чтобы совершенствовать
себя.
Фредерик Пёрлз
И я прошу её замолчать. Она удивляется и начинает расспрашивать,
какой «психотерапевтический метод» я применяю, зачем ей молчать и почему я не
хочу её слушать. Темп речи увеличивается, она вновь возвращается к своему
рассказу, потом начинает оправдываться. Но я опять повторяю свою просьбу. Она
недовольна, замолкает буквально на несколько секунд и снова пытается говорить,
после чего снова следует моя просьба. Эти препирательства в той или иной форме
продолжаются около пяти минут, и наконец она сдаётся. Теперь она больше не
пытается говорить, и мы сидим в полной тишине.
Но она перестала на меня смотреть. Она крутит головой по
сторонам, смотрит в окно, разглядывает собственные ногти, иными словами, делает
все возможное, чтобы я, не дай бог, случайно не попал в поле её зрения. Так что
я прошу её снова, но теперь не только молчать, но ещё и сидеть ровно и при этом
смотреть на меня. Видно, что это простое задание требует от неё колоссальных
усилий. Она пытается что-то делать руками, постоянно перекидывает ногу на ногу.
Мне приходится педантично прерывать все её движения, я пытаюсь вынудить её не
выплёскивать внутреннее возбуждение в бесцельные двигательные акты.
В конце концов это ей все-таки удаётся, она смотрит на меня,
смущается, краснеет и говорит: «У вас очень красивые руки, доктор». – «Я,
кажется, просил вас хранить молчание?» – невозмутимо отвечаю я. «Больше не
нужно. Я все поняла», – говорит она после небольшой паузы, а на её
чуть-чуть испуганном лице появляется нежная улыбка. Потом она рассказала, что
при первой же нашей встрече отметила для себя, что я в её вкусе, но в процессе
беседы это чувство пропало. Когда я спросил о темпе её речи при встрече с
мужчинами, она очень удивилась, потому что осознала, что в компании с женщинами
она почти молчалива. Когда же я заставил её замолчать, она вдруг почувствовала
сильное внутреннее напряжение, которое постепенно приобретало характер
беспредметного возбуждения. Ей хотелось что-то делать, чем-то занять руки,
найти удобное положение для ног, но напряжение не уходило, а только
увеличивалось. Если же она начинала смотреть на меня, то напряжение моментально
многократно усиливалось. А в тот момент, когда я вынудил её смотреть на меня,
она ощутила, как изнутри её «обдало жаром», причём это было желание! Так что
она мгновенно осознала, что все её напряжение исключительно сексуальной
природы. Это и стало концом её мнимой фригидности.
Тот, кто не удовлетворён собой, постоянно готов к реваншу.
Фридрих Ницше
Фактически прежде она забалтывала своё возбуждение. Чем
больше было это возбуждение, тем быстрее и громче она начинала говорить. Можно
сказать, что тем самым она как бы ставила свою «машину» на «холостой ход».
«Бензином» в этой «машине» было сексуальное возбуждение. На «холостом ходу»,
через свою болтовню, она растрачивала все своё возбуждение, и её «машина»
глохла, что вызывало в ней ощущение утраты или даже отсутствия сексуального
влечения. Теперь я заставил её «машину» поехать, и влечение было ею осознано.
Ей стало понятно, каким образом она его практически умерщвляла. При встрече со
своим новым поклонником она строго следовала моей рекомендации: подавлять
желание без умолку говорить, что позволило её сексуальному влечению пробиться
сквозь толщу словесной шелухи, стремлением спрятаться за которую она в
значительной степени была обязана своему воспитанию.
Вот таким забавным способом, через банальную болтовню,
подсознание моей пациентки завершало ситуацию с подавленным сексуальным
возбуждением. Перед сексом был страх, каковы его причины, в данном случае не
так важно, с этим мы разбирались отдельно, но способ компенсации был нетривиальным.
Болтовнёй она подавляла своё влечение, и ситуация оказывалась завершена, точнее
«прикрыта». Решить её естественным образом ей никак не удавалось, а разрешить
противоречие между сексуальным возбуждением и возникающим страхом помогала
речь. Но это не только не снимало проблемы, а порождало новые и не давало
решить прежние.
«Прикрыть» проблему можно, но от этого ситуация не
завершится, а вот слабых звеньев в вашей душевной жизни появится больше.
* * *
Припомнился в этой связи ещё один интересный случай. Ко мне
обратился молодой человек, страдавший от тиков. После тщательного
неврологического обследования органические причины его недуга были исключены.
Дело было в его психике, а не в повреждении мозга, поэтому мы и начали терапию.
Поначалу наша работа не давала желаемого результата. Я пытался искать
результативные ходы, но все без особого успеха. Только на пятой или даже на
шестой встрече я вдруг разглядел, что он делает. Оказалось, что все его
разрозненные движения (а он хаотично двигал почти всеми частями тела)
составляли одно, весьма определённое действие. Но отдельные его элементы
происходили в разное время, это движение было как бы растянуто во времени. В
противном случае картина прояснилась бы быстро, а так пришлось поломать голову.
Что же это было за движение? Его голова двигалась в сторону,
словно бы он хотел спрятать своё лицо от смотрящего на него человека. Брови его
становились домиком, как бывает у маленьких детей, когда они ощущают себя
брошенными. Глаза по очереди жмурились. А губы вытягивались в какую-то странную
улыбку с опущенными углами рта. Руки двигались снизу вверх, полусогнутые, с
обращёнными вовнутрь ладонями. Но лица при сокращениях они не доставали,
поэтому сначала он производил впечатление лыжника, стремящегося отталкиваться
одновременно двумя руками. Ноги он тоже пытался подсогнуть, а спина чуть-чуть
сгибалась вперёд, словно бы он что-то уронил и намеревался таким образом
нагнуться и поднять. Если соединить все эти двигательные акты воедино, доведя каждый
из них до логического конца, то мы увидим плачущего человека, сидящего на
корточках и закрывшего руками лицо!
Я попросил его усиливать каждое движение, концентрировать на
них все своё внимание и сознательно добавлять недостающую амплитуду. Пока
движения были разрозненны, ничто не подтверждало мою догадку, а мой пациент уже
начинал сомневаться в эффективности дальнейшей работы. Но я продолжал мягко
настаивать, поскольку с каждой минутой искомое было все ближе и ближе. Когда
наконец все получилось и он освоил все движения в полном объёме, я попросил его
прилечь на кушетку и попробовать сделать все эти движения одновременно. Он
делал это без всякого энтузиазма – раз, два, три… И вдруг я услышал
долгожданные всхлипывания! Теперь он принял то положение, которое я так искал,
естественным образом, а не сознательно и через силу. Процесс пошёл. И только я
обрадовался, как мой пациент вскочил с кушетки и стал на меня кричать: «Как вы
смеете!» и т. п. «Стоп, стоп, стоп», – сказал я в ответ на его более чем неадекватные
протесты. Я попросил его рассказать, что случилось. Какое-то время он ещё
продолжал упорствовать, правда, уже без прежних тиков. А потом рассказал.
Выяснилось, что когда он согнул ноги, закрыл лицо руками, собрал домиком брови,
зажмурил глаза и растянул рот, то моментально вспомнил себя в пятилетнем
возрасте. Этот случай произошёл с ним летом на даче. Его жестоко наказали,
избив ремнём за какую-то провинность. Тогда он забился в угол и начал плакать.
К нему подошёл отец, приказал встать и стал кричать на него, чтобы он не смел
своим плачем расстраивать родителей, и что-то ещё в этом роде. Иными словами,
его давешний крик на меня был лишь воспроизведением роли отца в описанном
инциденте.
