Логика – это искусство ошибаться с уверенностью в своей
правоте.
Дж. У.Крач
Идём дальше, спрашиваю: «А почему в таком случае вы так
боитесь приступа и на перроне?» – «На перроне много народу. Начнут суетиться,
блузку расстёгивать, зеваки набегут, наступят, оскорбят», – она ещё долго
продолжает развивать свои доводы. И внешне все, что она говорит, представляется
очень убедительным. Только вот к функционированию сердечно-сосудистой системы
это ровным счётом не имеет никакого отношения, так что остаётся совершенно
непонятным, при чем тут сердечный приступ. Какое он имеет ко всему этому отношение?
Что ж, сейчас поясню.
А отношение самое прямое. Страх сам по себе иррационален,
ведь, по сути дела (если смотреть объективно), невротику бояться нечего и
незачем, но человек боится. Как вы думаете, нужно найти этому страху
объяснение? Нужно, в противном случае начинает казаться, что он просто сходит с
ума, а это ощущение не из приятных, и поэтому он все-таки «находит» объяснение.
Пусть оно лишено всякого смысла, но ведь это в значительной степени
успокаивает, неизвестность всегда во сто крат ужаснее неопределённости. Нам
действительно свойственно бояться всего неизвестного, а объяснение создаёт
иллюзию известности. Определённость, какой бы она ни была, лучше
неопределённости. Если же невротик действительно осознает, что его страх не
имеет под собой никакого реального основания, он чувствует себя в дурацком
положении, это заставляет его пойти на конфронтацию с собственным страхом, но
это пугает его ещё больше. А потому человек начинает судорожно подыскивать под
свой беспричинный страх более или менее убедительную причину, а после под
причину – доказательства и объяснения. И как только он найдёт их, то сразу
успокоится и перестанет сопротивляться своей беде, своему неврозу, сложит руки
и будет покорно мучиться, сетуя на свою тяжёлую долю. Поэтому я и говорю, что
объяснение – это лучший «тюремщик».
Объяснения не облегчают понимания.
Фредерик Пёрлз
Угроза сердечного приступа или разрыва аорты у большинства
моих пациентов мнимая. Но для них она более «вещественна», чем страх, не
имеющий под собой никаких видимых оснований. Кроме того, если ты «знаешь», что
у тебя возможен сердечный приступ или разрыв аорты, ты можешь избежать каких-то
ситуаций, которые, по твоему мнению, могут к ним привести (вот почему мои
пациенты не ездят в метро и постоянно измеряют своё артериальное давление и
частоту пульса), а значит, как бы избегаешь страха. Но это лишь иллюзия, хотя и
очень убедительная. У так называемого беспричинного страха, конечно, есть своя
причина, но это не сердечный приступ и не разрыв аорты. Каждую минуту реально
подстерегает эта опасность миллионы людей, но они не испытывают такого страха,
а те, кто соматически совершенно здоров, боятся этого как огня. Но истинная
причина «беспричинного» страха глубоко скрыта в подсознании, она имеет
психологические корни, именно поэтому и проявляет себя в виде страха, а не
сердечным приступом, например.
Невротик боится неизвестности больше любого другого человека
оттого, что он в себе неуверен. Причём его неуверенность в себе закономерна:
как можно верить в себя, если ты смутно понимаешь, что в тебе есть что-то, что
от тебя не зависит, но может тобою управлять, например, страх, возникающий
самопроизвольно, без всякой видимой на то причины. А поэтому ему очень нужно
найти объяснение своим симптомам, и он ищет, причём даже уже не правды, а хотя
бы правдоподобности – только бы не мучиться от страха неизвестности, не
балансировать над пропастью, найти хоть какой-нибудь, пусть даже и болезненный,
покой и определённость. Такое объяснение позволяет ему жить с его страхом.
Жить-поживать, невроз наживать.
Запомните, что любое объяснение, которое вы придумываете
(путь даже не преднамеренно), чтобы оправдать собственную неадекватность,
иррациональный страх, беспричинное чувство вины или совершённую ошибку, ведёт
прямиком к неврозу. В этом смысле невротик – это человек, разучившийся быть
честным с самим собой. Страх, тревога, депрессия, неизвестность – это пытка; и
невротик начинает врать себе, полагая, что это ложь во спасение, но оказывается
совсем наоборот. Таким образом, он только обезоруживает себя перед лицом своих
проблем, он смиряется с ними и утрачивает последние силы, необходимые ему для
борьбы.
Эта ложь – настоящее предательство по отношению к самому
себе, так что это не только самообман, это ещё исамопредательство. Мы боимся признать,
что у нашего страха нет внешних причин, не решаемся взять на себя
ответственность за свой страх, и от этого наша неуверенность только
увеличивается.
Поэтому следующую психотерапевтическую процедуру я предлагаю
своим пациентам только после того, как они уже потенциально готовы к тому,
чтобы расстаться со своим неврозом. В противном случае она не будет
эффективной. Пациент будет цепляться за свой невроз и снова обращаться за
помощью к своим лживым советникам, к объяснениям и интеллектуализации. Услужливый
язык непременно примчится ему на помощь и тут же на пару с паралогичной логикой
отыщет тысячу оснований для любой нелепости. Он парень не промах! Такой вот
своеобразный психологический адвокат, клиент которого «всегда прав». Правда,
играет он на стороне обвинения, но ведь его клиент об этом не знает, так что
нечего и беспокоиться, его тылы прикрыты. А ваши? За вас в такой ситуации я, к
сожалению, не готов поручиться.
* * *
Итак, что же я предлагаю своим пациентам, чтобы окончательно
избавить их от невроза? Я просто спрашиваю, зачем они боятся. Удивлены? Покажу
на примере. Мы уже семь занятий работали с пожилой пациенткой, которая страдала
от разнообразных страхов, особенно страшно ей было оставаться одной в замкнутом
помещении и умереть во сне. Стаж у этих кошмаров был уже почти пенсионный.
Конечно, как это водится, каждый из них, даже самый нелепый, был заботливо
укутан ею в десятки разумных объяснений, всему были найдены причины, доводы и
основания. Хотя, как вы понимаете, при всей своей внутренней логике и связности
эти адвокатские штучки не имели никакого отношения к здравому смыслу. Впрочем,
сложно и представить, каким должен быть довод, чтобы об??яснить причину,
претендующую на разумность, по которой нельзя оставаться в пустой комнате. Но
оставим это.
Единственная сложность состоит в том, чтобы задать
правильный вопрос.
Фредерик Пёрлз
Когда после наших занятий она научилась большинству
изложенных в этой книге психологических приёмов, то смогла наконец отмежеваться
от собственных страхов, дистанцироваться от них, хотя и продолжала время от
времени отдаваться им. И вот одним прекрасным солнечным зимним днём,
прогуливаясь с ней по парку, я спросил у неё: «А зачем вы боитесь?» Она тут же,
не медля ни секунды, стала отвечать, как тараторит зазубренный урок
девочка-отличница из пятого класса: «Как почему? – защищалась она. –
Потому что сердечко шалит. А если никого рядом не окажется, что тогда?» Я
прервал её: «Я ведь не спрашиваю, „почему“ вы боитесь, а я спрашиваю, „зачем“ вы
это делаете. Улавливаете разницу?» – «Не „почему“, а „зачем“, – я
правильно вас поняла?» – уточнила она. «Именно», – подтвердил я. «Ну,
потому что…» – послышалось в ответ, который я вновь вынужден был прервать. «Вы
отвечаете мне со слов „потому что“, но я не спрашиваю вас „почему?“, я
спрашиваю вас „зачем?!“».
