Вот о чем надо спросить Юлию, когда она проснется. Мысленно я попытался сформулировать непринужденную фразу (Помнишь, как сегодня днем/вчера тебя обливали водой возле бассейна? Как вы веселились?), но без особого успеха. В первую очередь слово «веселились» звучало неуместно.
— Я вот что думаю, — сказала Каролина. — Пожалуй, ты прав. Пожалуй, сейчас лучше избавить Юлию от лишних вопросов. Я как-то не учитывала до сих пор, что они начнут допытываться обо всем. А это только еще больше выбьет ее из колеи. Полиция, и все такое. Но что же делать? Мы ведь должны что-то предпринять? В смысле нельзя допускать, чтобы этот мерзавец ходил на свободе?!
— Можно позвонить. Анонимно. Сообщить, что по округе бродит насильник.
Каролина вздохнула, и сию же минуту я сам понял бессмысленность такого звонка. Снова подумал об Алексе. О его поведении на пляже. Я не рассматривал его как вероятного преступника. Но меня не оставляло неприятное ощущение, что рассказал он не все.
— Марк… — Каролина положила ладонь на мое предплечье. — Ты врач. Тебе виднее. Насколько серьезно обстоит с Юлией? Надо везти ее в больницу? Или лучше дать ей хорошенько отдохнуть? Пусть несколько дней отдохнет, а потом мы уедем домой.
— В больницу ей не нужно. Что произошло, она не знает. То есть знает: что-то произошло. Вероятно, знает и что именно. Ей тринадцать. Я дал ей лекарство, и боли она не испытывает. Но, наверно… чувствует…
Голос у меня сорвался, в горле пискнуло, и я закашлялся. Каролина ущипнула мое плечо.
— О’кей, — сказала она. — Тогда поступим так. Дадим ей еще денек, чтобы прийти в себя. Завтра. А в понедельник уедем отсюда, если ты решишь, что она выдержит дорогу. На заднем сиденье. Можно уложить ее там…
— Лучше нам уехать завтра… — Я посмотрел на часы. Полтретьего ночи. — Лучше уехать сегодня. Как только рассветет.
— Не слишком ли поспешно? Мы ведь еще даже не спали. И для Юлии…
— Так будет лучше, — перебил я. — Для нее. Надо уехать отсюда как можно скорее. Домой.
35
Час-другой спустя — я по-прежнему сидел на стуле возле двери, курил, Каролина прикорнула рядом с Юлией — по лестнице спустился Ралф.
— Я подумал, может, ты еще не спишь, — сказал он; под мышкой у него была бутылка виски, в руках — два стакана со льдом.
Некоторое время мы молча сидели рядом. Где-то в сухих кустах на той стороне бассейна упрямый кузнечик стрекотал, потирая друг о друга задние ножки. Этот стрекот и позвякиванье льда в стаканах — единственные звуки среди мертвой тишины. Небо на востоке уже начинало светлеть. Я смотрел на неподвижную воду бассейна, подсвеченную из глубины. Потом перевел взгляд на трамплин для прыжков. Тот же, что вчера, и все-таки другой. И сад, и дом тоже другие. И не только это. В будущем я не желал видеть ни сад, ни дачный дом, ни бассейн. Пожалуй, никогда. Мне хотелось домой.
Ралф потер правое колено.
— Ловко ты меня сшиб, Марк. Где научился? В армии? В университете?
Я глянул на его колено. Снаружи ничего не заметно, обычное волосатое мужское колено, а вот внутри, я знал, все мышцы и связки до предела растянуты. Я не обратил внимания, как он спустился по лестнице и сел рядом, но, по всей вероятности, ближайшие несколько дней будет хромать.
— Что ты потом делал? — спросил я. — Сразу поехал домой?
— Еще немного прошелся по пляжу. Вдоль моря. Ну, «прошелся» не то слово. Проковылял. Поначалу я почти ничего не чувствовал, но затем внутри возникла дергающая боль. — Он щелкнул пальцем по колену. — И я подумал: чего я тут торчу? Поеду-ка домой.
Признаться, в своих расчетах я не принимал во внимание Ралфово колено. Просчитывал, мог ли он дойти до другого развлекательного центра и вернуться обратно. И мог ли быть дома, когда Юдит звонила ему. Но я совершенно упустил из виду его колено.
Зачем Ралфу Мейеру с больным коленом идти больше километра к другому центру? А потом обратно? Это не только маловероятно, но почти невозможно физически.
— Тебе надо обязательно нагружать его движением, — сказал я. — Если будешь сидеть сиднем, оно может потерять подвижность.
Ралф вытянул правую ногу. Пошевелил толстыми пальцами в пластиковом шлепанце. Застонал. Даже губу прикусил, как я заметил, глянув на него. Если он играл, то играл очень хорошо. Я не исключал ничего. В том числе и что вся эта чепуха насчет колена наиграна. Что он использует колено как алиби.
— Я поговорил со Стэнли и Эмманюель, — продолжал он. — Вы можете оставаться в этой квартире сколько захотите. Мы что-нибудь придумаем.
Я хотел было ответить, что в этом нет нужды, что через несколько часов мы уедем, но вовремя осекся. Как знать, может, известие о нашем отъезде станет для него облегчением. А я не хотел, чтобы он испытывал облегчение. Пока не хотел.
— Где Алекс? — спросил я.
Глядя прямо перед собой на подсвеченную синим воду бассейна, я внимательно следил за физической реакцией Ралфа. И он вправду переменил позу. Чуть наклонился вперед, потер рукой лицо, потом опять откинулся на спинку стула.
— Наверху. — Ралф скрестил ноги, на сей раз без стона. — Спит. Хочешь еще? — Он поднял с земли бутылку, поднес к моему стакану.
— О’кей. Он тебе что-нибудь говорил?
Ралф налил себе и только потом ответил:
— Мальчишка совсем в кусках. Чувствует себя виноватым. Я ему сказал, что он не должен чувствовать себя виноватым.
Я глубоко вздохнул. Поднес стакан к губам. Лед растаял. Тепловатое, разбавленное водой виски.
Почему он не должен чувствовать себя виноватым? Может, у него есть все основания чувствовать себя виноватым.
Вот так я мог сказать. Но не сказал. Ощутил волну жара на лице, а это нехорошо. Голова должна оставаться холодной. В буквальном смысле.
— Да, ему незачем чувствовать себя виноватым, — сказал я. — Но ведь, возможно, он что-то видел? А рассказать не смеет. Как раз оттого, что чувствует себя виноватым.
— И что же он в таком случае должен был видеть? — Ралф снова переменил позу, быстро отпил несколько глотков виски. Язык тела. Если принять во внимание язык его тела, то и он рассказал мне не все, что должен бы. Хотя, возможно, он лишь выгораживал своего сына.
Теперь я подумал и кое о чем еще. Как ни глупо, однако же раньше эта мысль мне в голову не приходила. Юлия ничего не помнит. Но Ралфу я об этом не говорил. И Алексу не говорил, и вообще никому. В сущности, кроме нас с Каролиной, никто об амнезии не знает. Или все-таки? Я попробовал как можно детальнее восстановить в памяти минувшие часы. Кто не заходил к нам в комнату, а кто заходил и когда именно.
Все старались поменьше нас донимать и с расспросами не приставали. Юдит… Уложив Томаса и Лизу, она спустилась к нам, о чем-то спросила. Знает ли Юлия, кто или что… Она еще в шоке, ответили мы. И не знает. Вероятно, память заблокировало, сказал я, как часто бывает в таких случаях. Говорили мы шепотом. А когда Юлия открыла глаза, замолчали. Эмманюель ни о чем больше не спрашивала, Стэнли позднее тоже. Вполне возможно, Юдит рассказала Ралфу, чтó слышала от нас внизу. А тогда… Возможно, Ралф обосновался подле меня с бутылкой виски, поскольку знал, что Юлия рано или поздно опознает своего обидчика?
