Книга Четвертый звонок, страница 10. Автор книги Марианна Гончарова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Четвертый звонок»

Cтраница 10

— Отставьте его, идиоты! Это я! Я! Я прилетела с Земли пять лет тому назад. С Земли. И я видела солнце.

Нет, дети не стали набрасываться на девочку Маршу, которая видела солнце. Нет. Но то, что случилось дальше, было еще хуже, чем стихийная драка. Сначала они все, как дикие звери, как волки зимой, медленно, собранно и расчетливо окружили девочку и уже, казалось, готовы были ее растерзать. Но Джон, авторитетный Джон, ироничный и сдержанный, убедительный и самый перспективный, остановил их.

— Стойте, — сказал он спокойно, — так нельзя. Вы что, хотите, чтобы, когда появится солнце, вас не выпустили? Чтобы вам поставили диагноз «солнечный синдром»? Мы что, мало пережили вместе, что сейчас поддаемся эмоциям? Колонисты, у нас есть другой способ. Другой. — А потом он обратился к Марше: — Нам есть что тебе предъявить, Марша.

Дети, холодные и расчетливые, как члены стаи, понимающие один другого без слов, общаясь только взглядами и жестами, быстро перестроили холл, надели красную мантию на Джона и открыли судебное заседание. И по тому, как быстро и организованно дети готовились, как быстро преобразились, какими обреченными и суровыми вдруг сделались их лица, было ясно, что все это проходит не в первый раз. По мрачным средневековым канонам девочку Маршу судили на латыни. С ее комбинезона сорвали бирку с именем и номером и затем увели. Куда, зритель мог только догадываться (или не догадываться), потому что в последнюю секунду, когда можно было видеть Маршу с руками, сцепленными на спине, тенью рядом с нею мелькнули призрачные фигуры чистильщиков и затем свет погас.

И тут заплясали дети как дикари по кругу, кричали, визжали, хохотали, бились в истерике и рыдали, но прыгали-прыгали по кругу, по замкнутому кругу, один за другим, один за другим, как будто пытались изгнать из себя боль душевную, а Джон стоял в центре, на кубе, яростно воя и размахивая своей красной судейской мантией. И мантия эта играла над головами детей зловеще, как пляшут языки жертвенного средневекового костра.

А потом случилось странное — отключился искусственный свет колонии, распахнулись прозрачные двери. Ярко заиграли капли, дети прикрыли глаза руками — это были первые солнечные лучи, выходило солнце.

Как счастье открывает лучшие стороны души человеческой! Вдруг при солнечном свете стало видно, что все колонисты маленькие, еще совсем маленькие дети. И как искренне радовались они солнцу, как изумлялись и восхищались!

И тут на освещенную солнечными лучами площадку откуда-то посыпались яркие разноцветные мячи.

А Джон и Бьюти с изумлением вдруг поняли, что давно влюблены друг в друга.


А Кто-то вдруг открыл друзьям тайну о том, что уже много лет хранит у себя настоящую земную бумажную книгу. Книгу о том, как дети жили в семье. О том, какую еду они ели, как ходили в школу, а потом возвращались обратно домой к маме. И это каждые сутки? — кто-то не поверил. Да, это каждый день, ответили недоверчивому. И еще… еще… Мальчик рассказывал то, что для зрителей в зале казалось обычным, но таким недосягаемым для детей на сцене — про дружбу с родителями, о прогулках на лыжах, о выездах на пикники, о походах в театр и кино. И все это время можно было быть рядом с мамой и папой. И про объятия. И про то, как мама кладет руку на лоб, когда высокая температура…

Девочка вдруг рассказала, что получила радиограмму от родителей: «С шестнадцатилетием!» Там было написано: «Будь достойна!..»

— Чего не хватает? — спросила девочка. — Чего в ней не хватает, в этой телеграмме? Ну? Вы же умеете решать любые задачи, колонисты?

Колонисты молчали.

— Вот видите, — покачала головой девочка, — а еще гении… надежда человечества… Не хватает: «Целуем. Мама и папа». Или просто: «Целуем».

Каждый признавался в чем-то своем сокровенном: Назар рассказал, как украл медальон с фотографией чьей-то семьи. Украл из помещения, куда складывали отобранное у детей в день прибытия. Все хотели этот медальон, все думали, а вдруг это фотография его семьи. Но Назар вложил медальон в ладошку Айрин.

Катрин вспомнила, как папа со своими друзьями пришел под балкон ее комнаты в пересыльной реабилитационной станции, где детей готовили к отправке, и спел песню про черепашку. И откуда-то, наверное из воспоминаний Катрин, вдруг зазвучал мужской голос, ему подпевали другие мужские голоса.

А Бруно, симпатичный, всегда веселый ироничный Бруно, вдруг признался подруге Баттон, что… боится, что всегда боится. Боится колонистов, Джона, который почему-то выбрал для себя роль вершителя судеб, красавицу Бьюти, а вдруг она укажет на Бруно, и тогда… Боится дождя, экспертов, преподавателей, врачей, темноты. Ужасно, смертельно боится чистильщиков. Он говорил все громче и громче, он кричал и плакал, он неловко складывал кубы на сцене, забирался по ним все выше и выше, как будто снизу ему грозит опасность… И в конце концов он рухнул оттуда, с верхней точки такой неустойчивой колонны, и потерял сознание. Когда прибежали другие колонисты и взрослые, когда врач пытался привести Бруно в сознание и не смог, когда вдруг возникла страшная тишина и дети вопросительно и агрессивно уставились на взрослых, Бруно вдруг вскочил на ноги как ни в чем не бывало, как клоун в цирке:

— Ап!!! Ну что — здорово я вас всех разыграл?!

— Как вы напугали нас, Бруно, — заметил врач.

— Вас напугаешь, да!.. — вдруг заметил Джон, приобняв Бруно за плечи. И как заведенные дети стали говорить взрослым все, что думают, все, что накопилось, а сейчас под ярким естественным светом вдруг стало отчетливым и легко сформулировалось. Дети обступали троих взрослых кольцом все теснее и теснее, но внезапно повеяло холодом, откуда-то неслышно появились чистильщики и остановились в углах, ожидая развития событий и чьего-то мысленного приказа. Вдруг разом потемнело, сверкнула молния, гром отметил первые капли дождя и зашумел привычный в колонии ливень.

Дети опять сидели покорные и бесчувственные в своем ассамблей-холле. Совсем близко неподвижно стояли чистильщики.

«Где Марша?» — монотонно повторяли взрослые, а кулисы равнодушно плыли, закрывая от зрителей детей, переживших солнечный синдром. А строгий голос все спрашивал и спрашивал:

«Где Марша? Где Марша? Где Марша?» Кого спрашивал? То ли актеров, то ли подростков, сидящих в зале, то ли их родителей.


Нужно сказать, что все это было написано и поставлено мной в самый пик отъезда женщин (в основном женщин) нашего города в Италию на заработки. Большинство детей жили в ту пору или с бабушками, или с кем-то одним из родителей, или с дальними родственниками, а кто постарше — сами.

Помню, во время премьеры, когда закрылись кулисы, в зале повисла гнетущая, мрачная тишина. Шумел ливень, гремел гром. Вдруг шум дождя усилился, и мы поняли, что это уже не дождь. Это аплодисменты, которые превратились в гром, когда открылись кулисы, зажегся свет и дети вышли на поклон.

Председатель жюри Всеукраинского конкурса театральных коллективов нетерпеливо выскочил на сцену — его интересовало, как именно получился эффект мокрого бесцветного сумрака. То, что он увидел, и решило нашу победу: мы купили в одном из фермерских хозяйств широкую полиэтиленовую пленку для теплиц, скрутили из нее широкие «мокрые» ленты, подвесив под них такие же, но уже гладкие полосы и полностью одели в них сцену, добавив к ним еще бледно-серые кулисы и голубой задник. Получился нужный глубокий объем, и тем самым мы добились той самой сквозистости и нереальности появления чистильщиков. В кулисные карманы мы установили прострелы с синими, зелеными и фиолетовыми фильтрами, а для сцены выхода солнца на заднике поставили мобильную «жабку», которая и создавала эффект рассвета, когда свет становился все ярче, постепенно подымаясь. Технологию я объяснить не могу, светом занимался очень талантливый осветитель, который, к несчастью, за эти годы, мягко говоря, потерял интерес и, пожалуй, талант к своему делу. К слову, он тоже воспитывал двоих детей один. Жена его работала горничной в Италии.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация