Мы все облегченно выдохнули. Ребенок Катя счастливо хлюпнула носом.
Собаку Сабачьку старательно помазали зеленкой. Везде. На всякий случай. И отпустили всех с миром.
Когда мы высыпали из кабинета, туда просочился дядя Миша с маленьким ухающим совенком в кулаке. Свинья и бульдожки терпеливо остались ждать в приемной. Их хозяева тоже.
А мы, такие чокнутые, но счастливые, выходили вместе из ветеринарной лечебницы и бережно выносили на руках кошку и собачку. Синюю кошку Розовое Ухо и зеленую собачку Сабачьку. Хвостатое, пушистое, тревожное, хулиганистое синее счастье. И лохматую, преданную, верную, маленькую зеленую радость.
Петечка
Познакомилась я на рынке с прекрасным петухом. Огромный, как сенбернар, мускулистый, пестрый, величественный и крикливый. Он сидел в тесной кроличьей клетке.
У него был такой вид, будто он сидит на корточках, курит чинарик, сплевывает, руки у него все в татуировках и он уже порвал в гневе свою тельняшку.
Он сидел и смотрел на всех брезгливо и с ненавистью. И каждого провожал взглядом, не обещавшим ничего хорошего. Я впервые видела петуха, глупую, как принято считать, птицу, с таким осмысленным выражением лица, морды, головы. Если подходил покупатель, глаза и гребень петуха наливались красно-бурым, петух вскидывался и орал. Не кукарекал, а воинственно отчетливо орал. Если прислушаться — матом.
— Зачем ты продаешь такого восхитительного парня? — спросила я у хозяйки.
— А ты будешь покупать? Если нет, скажу, — странно ответила хозяйка. Галя ее звали.
— Не буду.
— Не, ну точно?
— Точно.
— Ладно, скажу. Понимаешь, он ведь был большой начальник в нашем курятнике. Куры строем ходили. Да что в курятнике! Что куры! Коты сбежали. Красавцы оба. Поселились в соседнем доме, видела, как через забор подглядывали, один, что поменьше, даже перекрестился, ей-ей… Собаку! Собаку, сволочь такая, затравил! Здоровый пес, теленок практически, веришь, на дереве живет… А мы — вообще. — Галя смахнула набежавшую слезу. — А мы вообще только бегом ходим. Вразвалочку нельзя. Потому что он, — Галя ткнула пальцем в клетку, — потому что он сидит в засаде и ждет. И как только кто-нибудь появляется, он сначала крадется, скотина, ты бы видела, чисто балерина на цыпочках, а потом как вылетит с криком. И бежит, и топает! Топает! И все мы бегаем, а соседи, прохожие случайные и курыдуры аплодируют и ржут.
— Прям ржут?
— Ну хихикают. — Галя закурила, а петух прищурился, уставился на Галю недобро, с осуждением квохтнул и свирепо щелкнул клювом. — Мы же все цветы и кусты во дворе вырезали, представляешь? Потому что он там прятался и оттуда за нами охотился.
— И что, — спрашиваю я, — больно клевал? — Клева-а-ал?! — Галя вогнала окурок в пустую сигаретную коробку, а коробку прицельно бросила в урну. И все это под неодобрительные комментарии из клетки. — Если бы просто клевал. Он… Он откусывал!.. А потом еще хуже. Он нашел щель в заборе и стал на улицу вырываться и гоняться за машинами и велосипедистами… А вчера… Вчера… — Галя помотала головой, отгоняя страшные воспоминания, — вчера он фуражку домой принес…
— Какую фуражку?
— Форменную. Участкового нашего фуражку. Напал. Отобрал. И принес.
— Ужас… — похолодела я.
— Участковый из-за забора так причитал, напугался ведь, он ведь сам страх наводил на весь микрорайон, а тут вдруг такое! Он кричал, что «Беркут» вызовет, что застрелит этого разбойника, этого бандита… Мы когда ему фуражку через забор вежливо перекидывали с… ну… с деньгами, он… он деньги обратно кинул!!!
— У-у-у-у-у-у-у-ужас…
— Он, когда уходил, фуражку локтем так чистил, а что там чистить, дуршлаг один, а не фуражка… Зубом поклялся, что маме скажет. И папе! А родители у нашего участкового, знаешь, кто они?! Они мясники! Они здесь на рынке торгуют. В мясном павильоне. Здоровые оба. С топорами. У мамы участкового знаешь какой кулак! А хватка! Как у бультерьера! Она нашему… Петечке… запросто шею свернет. Нет, надо же, такому — и шею! Посмотри, какой красавец…
Петух в клетке, как мне показалось, смущенно и кокетливо отвел глаза куда-то в небо и ласково курлыкнул.
— Так что вот, честно тебе скажу, отдаю даром, ничего не надо, за просто так. Но в добрые руки. С гарантией, что его не тронут. Ну, на суп не переведут… Хотя… — Галя как-то недобро, по-петушиному, квохтнула, — кто ж его догонит? Мы вон весь курятник сетями обложили, когда его отлавливали. Я еще ничего, — Галя показала многочисленные замазанные зеленкой ссадины, — а муж вот — лежит… Ну? Я ведь вижу, что ты животных любишь… Ты ж его жалеешь, а? В глубине души, а? А? А?! — Галя и петух из клетки с надеждой заглядывали мне в глаза… Петух вдруг поник головой, осел большим ярким стогом и горько опечалился.
— Бедняга… — прониклась я.
— Притворяется, — уверенно прокомментировала Галя. — Не верь. Ну как, возьмешь?
Я обещала подумать.
Так я вот о чем. Никому на склад, или секретный завод, или, может, на военную базу охранник не нужен? А? Нет?..
Стоп! А может, в НАТО позвонить? Думаю, туда — возьмут.
Чундра-чучундра
Про Люсю если рассказывать, то это просто одно удовольствие. Люся — дивная женщина. С ямочками на щеках, аппетитная, обаятельная такая, славная Люся. Она знатный, известный во всем Интернете хомяковод. Я ее знаю, потому что она с моей соседкой дружит хомяками — дает консультации и всякие советы.
Так вот, однажды Люся пришла в зоомагазин предложить на продажу ведро джунгариков. Это такие хомячки. У Люси все хомячки толстенькие, отборные, аккуратные, дисциплинированные, у всех мохнатые ножки, полосочка на спинках, красивые имена. К каждому джунгарику прилагается фотокарточка с портретом. Ниже информация: дата рождения, имя, характер, предпочтения в еде, интересы, увлечения.
Но то, что Люся принесла в магазин ведро хомячат, — это я написала условно. Много, мол, принесла. На самом деле она принесла этих ребят мохнатых в специальной коробке. Слезно попрощалась: ах, Захарчик, ах, Маня, там еще ах, Ахметик, Слабачок, Пипетка, Лаврентий, Силантий… А потом утерла слезы, купила корм для кота, собралась уходить и вдруг стала оглядываться. Ну бывает же, что оглядываешься бессознательно — когда кто-то на тебя смотрит. Ты и не понимаешь, в чем дело, но оглядываешься: а? что? В чем дело?
И тут видит Люся, что из угловой маленькой клетки на нее в упор с огромным вниманием и… ну не сказать, что с любовью, но так ласково смотрит, неотрывно, умоляюще и радостно — букет чувств, мол, «неужели ты пришла!», смотрит на нее белый пушистый помпон. Точно такой помпон, который пришивают к детской шапке. Правда, по бокам к помпону были приделаны два больших, нет, два гигантских розовых уха и сзади — голенький длинный розовый хвост. Помпон держит в розовых ручках — да, у помпона, кроме больших розовых ушей и длинного розового хвоста, были еще и маленькие розовые ручки — держит он листик салата. И листик этот робко вздрагивает, как может вздрагивать от волнения только легкая шляпка в трепетных девичьих ручках.
