– Я, помнится, даже сказала ей как-то: «Да отдайся ты
ему один раз. Может, отстанет».
– А она что? – спросил Юра.
– Посмотрела на меня с такой яростью, что я даже
оторопела. Лучше, говорит, нищему в подземном переходе отдаться, чем ему.
Хотя, – добавила Люда, – Павлов внешне очень импозантный, ничего
отталкивающего в нем нет. Этот бугай из академии, Богданов, на мой взгляд, в
десять раз хуже. Что ж, сердцу не прикажешь, конечно, с кем миловаться – дело
вкуса.
– А может, дело принципа? Знать бы только,
какого. – Юра отодвинул пустую чашку из-под кофе и потянулся за
пепельницей.
Они сидели в открытом кафе возле большой гостиницы,
наслаждаясь предвкушением наступающего вечера, который принесет с собой
прохладу.
– Людочка, вы не торопитесь? Расскажите мне еще про
вашу подругу, – попросил Коротков.
– Я не тороплюсь. Муж повез детей в Мариуполь, к
родственникам. Десятого июля я уйду в отпуск и поеду, сменю его на родительской
вахте.
Юра переваривал услышанное, стараясь сообразить, как ему
воспользоваться полученной информацией. Неожиданно его собеседница добавила:
– Юрочка, не мучайте себя. У вас все на лице написано.
У нас с вами вполне благополучные семьи. Я старше вас минимум лет на пять. Вы
замучены и задерганы своей работой, а я устала от бесконечных конфликтов дома.
Если вы согласны с тем, что в жизни должны быть светлые пятна, то на время до
десятого июля вы можете рассчитывать.
– А потом? – глупо спросил Коротков, не в силах
оторвать взгляд от ее глаз.
– А про «потом» не будем загадывать. Жизнь длинна и
непредсказуема. Это, кстати, любимая Иркина фраза.
Глава 4
В пятницу, девятнадцатого июня, Гордеев вызвал Игоря
Лесникова.
– Что по делу Ковалевой?
– Как мы выяснили, судью и второго заседателя пока
никто не беспокоил. В тексте приговора указаны трое свидетелей, дававших на
суде показания против Шумилина. Двадцать четвертого мая тысяча девятьсот
восемьдесят девятого года избит сын свидетеля Калинникова, дело не раскрыто,
числится за сотым отделением милиции. Двадцать четвертого мая тысяча девятьсот
девяностого года ограблена девочка четырнадцати лет, дочь свидетельницы
Тодоровой. У нее отняли золотую цепочку и серьги, карманные деньги, сняли
американскую куртку и импортные кроссовки. Дело «висит» на семьдесят четвертом
отделении. Двадцать четвертого мая тысяча девятьсот девяносто первого года
избит и ограблен внук свидетеля Пожидаева, территория сто семидесятого, тоже не
раскрыто. В нынешнем году – Наташа Ковалева. У меня сомнений нет, Виктор
Алексеевич. Таких совпадений не бывает.
– Согласен. Этот Шумилин далеко не дурак, хотя и
сволочь изрядная. Самих свидетелей не трогает, боится, что они его опознают,
они же его на суде видели, да и во время аварии тоже. Можно было зло на женах и
мужьях вымещать – так нет, он детей выбирает. А знаешь, почему? Потому, что
дети скажут, что он большой взрослый дядька, для них все, кто старше
пятнадцати, глубокие старики, а любой, кто выше ростом, кажется огромным. Ты
этого Шумилина видел сам-то?
– Глянул издалека, – усмехнулся Лесников. –
Вы правы на все сто процентов. Ему двадцать три года, невысокий, худенький,
внешне – пацан пацаном. Между прочим, за рулем, хотя его по суду прав лишили.
Дядюшка, видно, постарался.
– Значит, так, Игорек. Попали мы с тобой между двух
огней. Виталий Евгеньевич Ковалев, советник вице-премьера Аверина, спит и
видит, когда парламент потребует отставки премьера. У его шефа Аверина в этом
случае хорошие шансы самому стать премьер-министром. Ну и с ним вместе Ковалев
поднимется. Уж не знаю, в курсе Аверин или нет, но Ковалев ведет активную
работу в парламенте, опираясь на депутатскую фракцию, ратующую за снятие всех
барьеров на пути западного капитала в нашу страну. На эту агитработу, как ты
понимаешь, нужны деньги, и деньги дает ему президент Фонда поддержки
предпринимательства некто Виноградов. Лучшие, можно сказать, друзья и соратники
по политической борьбе. Если сказать Ковалеву, что его дочку изнасиловал родной
племянник Виноградова… Ну, как ты думаешь, что нам с тобой ответит Ковалев?
– Что нас гнать надо поганой метлой. Что мы не умеем
раскрывать преступления, что хватаем первого, кто под руку попадается, что у
нас по тюрьмам одни невиновные сидят, а матерые преступники гуляют на свободе.
Весь джентльменский набор.
– Молодец. А что нам скажет следователь?
– Это смотря по тому, какие доказательства мы ему
найдем. Дело находится в производстве у Ольшанского, он мужик вообще-то
крепкий. Может, он и не испугается Ковалева.
– Может, и не испугается. – Гордеев погрыз дужку
очков. – Может, и не испугается, – повторил он задумчиво. –
Ладно, поезжай к следователю, расскажи ему все побасенки про шумилинскую
вендетту. Пусть начнет работать с потерпевшими по прошлым делам. Детки,
конечно, будут напуганы, да и время прошло, но – вдруг что-нибудь получится.
Про Виноградова пока помолчим. Для Ольшанского Шумилин – ранее судимый, и все.
Хоть следователь у нас и крепкий мужик, но пугать его раньше времени не будем.
Пусть он сам тебе скажет, какие ему нужны доказательства, чтобы предъявить
Шумилину обвинение и чувствовать себя уверенно. А уж мы тут придумаем, как эти
доказательства добыть.
После ухода Лесникова Виктор Алексеевич вскочил и покатился
упругим мячиком по кабинету, огибая длинный приставной стол для совещаний. Не
ошибся ли он, пытаясь скрыть от следователя информацию? Собственно, информация
эта для расследования не нужна, но все же, все же… Не получается ли, что он
подставляет Ольшанского под удар, которого тот не ждет? А какой такой удар? Что
особенного грозит Ольшанскому? Неприятный разговор с отцом потерпевшей? Не
факт. Ковалев вполне может оказаться порядочным человеком и не будет чинить
следствию никаких препятствий. Почему он, Гордеев, заранее против него
настроен? Да и Ольшанский не из пугливых, тут Лесников прав. Чем его так уж
сильно можно напугать? А вдруг это не Шумилин? Вдруг они ошибаются? Совпадений
много? Гордеев хмыкнул. За четверть века в розыске он узнал, какие невероятные,
какие неправдоподобные бывают совпадения. Из-за этих совпадений жизнь и судьба
честного человека не раз висят на тонюсеньком волоске. И бывает, к сожалению,
что волосок рвется. Бывает.
Гордеев подкатился к креслу, снял телефонную трубку. Удар
надо принимать на себя.
– Константин Михайлович? Приветствую. Гордеев.
– День добрый, Виктор Алексеевич. Рад вас
слышать, – раздался в трубке слегка картавый говорок Ольшанского.
– Константин Михайлович, к вам сейчас мой Лесников
приедет насчет Наташи Ковалевой. У нас тут идейка одна появилась, он вам
расскажет. Но пока все очень приблизительно. Хочу вас попросить, вы мне
напишите отдельное поручение на допрос отца потерпевшей. Лесников как раз и
захватит. Все-таки версия очень спорная, так я уж сам отдуваться буду. Чтобы
вам не краснеть, если мы ошиблись.
