Настя, вздохнув, убрала фотографию и начала разбирать два
огромных бумажных мешка, в которых привезли содержимое сейфа и стола Филатовой.
До конца рабочего дня оставалось два часа.
* * *
До конца рабочего дня – пятницы, девятнадцатого июня –
оставалось два часа. Гордеев закончил подготовку к визиту Ковалева и, взглянув
на часы, решил, что сегодня, пожалуй, беседа уже не состоится. Он не хотел
звонить Ковалеву и приглашать его к себе, он ждал, пока тот после очередного
звонка Ольшанскому объявится сам.
И Ковалев объявился. Худощавый, подтянутый, с густыми,
откинутыми назад волосами цвета спелой пшеницы, элегантный, в безукоризненном
костюме и при галстуке, несмотря на изнуряющую жару. «Небось не только кабинет,
но и машина с кондиционером, – подумал Гордеев. – Никакая жара ему не
страшна. Ничего, у меня в кабинете быстро вспотеешь».
– Виталий Евгеньевич, – начал осторожно
Гордеев, – я полагаю, что вы, как отец потерпевшей, имеете право знать,
что мы делаем для того, чтобы найти и изобличить преступника. Если он до сих
пор не задержан, то это не означает, что мы бездельники и не ищем его.
– Что вы, что вы, – быстро возразил
Ковалев, – я совсем не имел это в виду. Я действительно ежедневно звонил
Константину Михайловичу, но вы должны понять: я отец…
– Понимаю, – ласково поддакнул полковник. – Я
ценю вашу деликатность, это, знаете ли, редко встречается. Я знаю, что вы не
жаловались ни руководству Ольшанского, ни моему. По-видимому, вы с пониманием
относитесь к нашим трудностям – нехватке кадров и чрезвычайно высокой нагрузке
оперативно-следственного аппарата, и мы вам за это благодарны…
Колобок, привыкший говорить короткими рублеными фразами,
написал этот изысканный текст заранее и выучил наизусть. Он хотел усыпить
Ковалева и создать у него впечатление, что «интеллигентные люди всегда смогут
договориться».
– Поэтому, – продолжил Гордеев, бросив взгляд на
лежащую перед ним шпаргалку, – я проинформирую вас о ходе
оперативно-розыскных мероприятий, предпринятых по делу об изнасиловании вашей
дочери. Во-первых…
Виктор Алексеевич добросовестно и нудно перечислял все, что
в течение трех недель сделала группа, возглавляемая Игорем Лесниковым, сыпал
цифрами, указывавшими на количество проверенных подростков, половых
извращенцев, хулиганов, лиц, стоящих на различных учетах. Дабы не быть голословным,
полковник даже достал из сейфа пухлый конверт и потряс им перед Ковалевым.
– Здесь фотографии всех, кого мы могли бы на
сегодняшний день подозревать в совершенном преступлении. Как только ваша дочь
поправится настолько, что сможет давать показания, эти снимки будут ей
предъявлены для опознания. Видите, как их много? Проделана гигантская
кропотливая работа! – Гордеев неловко махнул рукой, часть фотографий
вывалилась из конверта и заскользила по гладкой полированной поверхности стола
прямо к Ковалеву. Виталий Евгеньевич с любопытством разглядывал лица на
снимках.
– Будьте любезны, подайте, пожалуйста, фотографии, мне
не дотянуться. – Смущенный своей неловкостью, Колобок быстро собирал
снимки со стола.
Первый этап проехали благополучно, отметил про себя Гордеев.
Ты подержал в руках фотографию Шумилина и не узнал его. Значит, ты его не
помнишь. Немудрено, четыре года прошло, а таких Шумилиных у тебя, как у
народного заседателя, не меньше десятка было. Фокус с нечаянно выпадающими из
конверта фотографиями Виктор Алексеевич проделывал в своей жизни множество раз.
– Но, – Гордеев убрал конверт обратно в сейф и
снова водрузил на нос очки, – среди всех этих людей есть один человек, в
отношении которого подозрения особенно сильны, а улики особенно
красноречивы. – Он сделал паузу. – Это некто Шумилин Сергей
Викторович, 1968 года рождения, племянник президента Фонда поддержки
предпринимательства Виноградова.
Ковалев замер, на скулах выступили красные пятна, глаза
судорожно заметались.
– Вы… вы уверены? – выдавил он.
Гордеев молчал, делая вид, что перебирает бумаги на столе.
– Нет, – снова подал голос Ковалев, – это
какая-то ошибка. Я знаю Сергея… Сережу много лет. Это очень хороший мальчик.
Серьезный, добрый, честный. Я, собственно, дружен с Виноградовым… Мы дружим
домами… Повторяю, я прекрасно знаю Сережу. – Голос его окреп, он овладел
собой и выбрал линию поведения. – Уверен, что это трагическая ошибка.
Этого просто не может быть.
«Да, как же, знаешь ты его, – подумал Гордеев. –
Может, и слышал от дядюшки, что у него есть племянник Сережа. Но Виноградов
тебе наверняка не рассказывал, что племянник получил срок, хоть и условно, за
пьяную езду. Иначе бы ты мне тут не пел сейчас, какой твой Сережа серьезный и
честный».
Вслух же Виктор Алексеевич произнес:
– Вполне вероятно, что вы правы, Виталий Евгеньевич.
Версия, как говорится, сырая, мы сами пока ни в чем не уверены. Я мог бы и не
говорить вам всего этого, и вы были бы избавлены от лишних волнений, тем более
если версия не подтвердится.
– Я уверен, что не подтвердится, – быстро встрял
Ковалев.
– Но я полагал, – мерно продолжал гнуть свое
Гордеев, – что, как отец потерпевшей, вы имеете право знать, в каком
направлении ведется расследование. Иными словами, я не вижу причин скрывать от
вас какую-либо информацию. Поверьте, я вам искренне сочувствую, тяжело
сознавать, что в преступлении подозревается родственник близкого друга. Но я
еще раз подчеркиваю: версия сырая, подозрений у нас пока больше, чем реальных
улик. Если ваша дочь его опознает – тогда другое дело. А посему у меня к вам
просьба, Виталий Евгеньевич. Не надо пока выяснять отношения с Виноградовым. Он
человек достаточно влиятельный, чтобы помешать следствию. Он захочет любыми
средствами спасти своего племянника и может предпринять действия, которые
помешают нам поймать насильника, свяжут нам руки, выбьют почву из-под ног. А
вдруг Шумилин в самом деле невиновен? А Виноградов своими необдуманными
действиями не даст нам выявить истинного преступника. Так случается очень часто.
Я полагаюсь на вашу рассудительность, Виталий Евгеньевич.
Гордеев закончил свой заготовленный монолог. Он радовался,
что ему удалось ни разу не сбиться с гладкого текста.
– И все-таки я уверен, что Сережа не имеет к этому
никакого отношения, – уже у самых дверей повторил Ковалев.
Гордеев, вежливо поднявшийся, чтобы проводить посетителя,
согласно кивнул.
– Дай-то бог, Виталий Евгеньевич, дай-то бог.
Вернувшись к столу, Виктор Алексеевич с удовлетворением
поглядел на бланк выписанного следователем Ольшанским поручения на допрос
Ковалева. «Вот и ладно, – подумал он. – А допрашивать я вас, товарищ
Ковалев, буду тогда, когда вы начнете мне мешать. Если, конечно, начнете».
Полковник запер изнутри дверь кабинета, с облегчением снял
галстук, расстегнул рубашку, включил вентилятор и подставил разгоряченное
влажное тело под упругую струю воздуха.
