– Неловкости? Почему? – Ковалев закинул ногу на
ногу, видимо, полагая, что можно расслабиться после успешного прохождения
подводного рифа.
– В прошлый раз я выразил уверенность в том, что вы с
пониманием относитесь к трудностям нашей работы, и даже поблагодарил вас за
это. Теперь признаюсь: я вас обманывал. Я знал, что вы не уважаете нас,
работников милиции, что вы в грош нас не ставите. Может быть, такое ваше
отношение распространяется только на одного меня? Вероятно, я кажусь вам
толстым нелепым недотепой? В пятницу вы на моих глазах рассматривали
фотографию, на которой запечатлен ваш Сережа, и не узнали его. Вы никогда не
видели племянника вашего друга Виноградова. Более того, Виноградов – не такой
уж близкий ваш друг, если не счел нужным поделиться с вами, что этот Сережа,
управляя автомобилем в пьяном виде, искалечил двух человек и был за это
осужден. А вы клялись мне, что он – серьезный, добрый мальчик. Вы можете
возразить мне, что транспортное происшествие – это несчастный случай, который
может иметь место и с самыми порядочными людьми. В другой ситуации я бы с вами
согласился. Но речь сейчас не об этом. Вы не только лгали мне в прошлый раз. Вы
сочли себя таким ловким, а меня – таким глупым, что за прошедшие три дня даже
не потрудились взглянуть на Шумилина, которого своими же руками уложили в
больницу, от нас подальше. Шумилин никогда не был статным красавцем, его
никогда не любили девушки, а вы, если следовать вашей легенде, должны были бы
это знать. И я хочу, Виталий Евгеньевич, чтобы вы объяснили мне, зачем вы все
это делаете? К чему такое нагромождение лжи?
– Если это не допрос, я позволю себе
откланяться, – холодно произнес, вставая, Ковалев.
– Нет, – резко осадил его Гордеев. – Я еще не
закончил. Сергей Шумилин был осужден четыре года назад, двадцать четвертого мая
тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. После этого каждый год двадцать
четвертого мая в отношении детей и внуков свидетелей, дававших показания в
суде, совершались преступления. В нынешнем году жертвой стала дочь народного
заседателя Ковалева Виталия Евгеньевича. Хочу отметить, что преступления из
года в год становились все более опасными, от побоев до изнасилования. Впереди
– семьи судьи и второго заседателя. Неужели вам не страшно, Виталий Евгеньевич?
Если преступления совершил Шумилин, то вы спасаете от следствия опасного
человека, который в следующем же году совершит еще одно изнасилование, а то и
убийство.
– Я не желаю слушать эту чушь!
Белый как снег Ковалев направился к двери.
– Постойте! – окликнул его полковник. Ковалев
медленно обернулся, как будто каждое движение причиняло ему невыносимую боль.
– Я понял, что взывать к вашим гражданским чувствам
бесполезно. Но вспомните хотя бы, что вы – отец.
Едва шевеля губами, Ковалев произнес:
– Сережу я вам не отдам.
* * *
Работа над жизнеописанием Ирины Филатовой шла вдохновенно.
Приехавший на Петровку Дима Захаров склонился вместе с Настей над длинной
«простыней», склеенной из нескольких листов, вдоль которой была прочерчена
толстая, размеченная на годы линия.
– Знать бы, что интересует нашего клиента – вся ее
жизнь или только конкретный период? – вздыхал Дима. – Сколько лишней
работы делаем!
– Нельзя быть таким ленивым, – строго сказала
Настя.
– Ой-ой-ой, кто бы говорил! – насмешливо протянул
Захаров, распрямляя плечи и с хрустом потягиваясь. – На себя посмотри,
труженица. Кипятильник, сейф, машинка – все на расстоянии вытянутой руки,
только чтобы лишний раз не вставать. Тебе лень даже до урны дойти – пепельницу
вытряхнуть.
Настя расхохоталась.
– Это точно. О моей лени легенды ходят. Но на
умственную деятельность это не распространяется. Ближе к делу, Захаров.
Правдивые куплеты мы с тобой сочинили. Теперь надо придумать припев. Припев у
нас будет вот здесь, – Настя красным карандашом обвела точку на
хронологической линии, – здесь и еще вот тут.
– Почему именно здесь?
– Ну, считай, что мне так захотелось, – уклончиво
ответила Настя. – Тебе-то не все ли равно?
Конечно, Настя Каменская была далеко не так недоверчива, как
Колобок. Зато она была куда более расчетлива. Не имея возможности проверить
слова Захарова о мифическом клиенте, она на всякий случай сделала солидный
«допуск» на неискренность Дмитрия. Истории из жизни Филатовой, которые она
назвала «правдивыми куплетами», отнюдь не всегда соответствовали
действительности.
Сочиняя «припев», Настя старалась неуклонно соблюдать два
правила. Во-первых, придуманные детали не должны казаться странными и не
соответствующими характеру Ирины. Во-вторых, они ни в коем случае не должны
случайно оказаться правдой.
В разгар работы позвонил Доценко, работавший вокруг
Интерпола.
– Анастасия Павловна, по-моему, здесь «тепло». С
февраля месяца Идзиковский разрабатывает интересную группу, связанную, с одной
стороны, с карабахскими боевиками, а с другой – с Турцией. Это наши граждане,
долгое время работавшие на Ближнем Востоке и имеющие там обширные знакомства.
Но Интерпол имеет дело только с информацией, чисто оперативную работу они не
ведут. Во всяком случае, сам Идзиковский утверждает, что никакого давления на
себя он не ощущал и тем более ничем не делился с Ириной.
– Ну, мало ли что он утверждает, – спокойно
сказала Настя, стараясь, чтобы Захаров не уловил суть разговора. –
Проверяйте. Верить, Мишенька, нельзя никому.
Прощаясь с Димой, уносящим с собой наполовину правдивую,
наполовину выдуманную биографию Ирины Сергеевны Филатовой, Настя почти точно
знала, кто и когда будет исполнять «песенку с фальшивым припевом».
* * *
Взмах, поворот, опять поворот, ногу чуть согнуть, голову
вправо, взмах, поворот… Плохо. Еще раз сначала. Взмах, поворот…
Настя устало плюхнулась на диван и сняла телефонную трубку.
– Алло!
– Ребенок Настя, чем занимаешься?
– Кобылу вываживаю. Рыжую такую, норовистую.
– И как? Получается? – серьезно осведомился Леонид
Петрович.
– Пока нет, – честно сказала Настя. – Похоже,
это безнадежно. Оказывается, есть вещи, которые мне недоступны.
– Не отчаивайся, – подбодрил отчим. – Не всем
же быть красавицами. Зато у тебя мозги правильно устроены.
Положив трубку, Настя снова подошла к зеркалу. Нет, никогда
ей не быть такой, как та рыжая с бульвара. «Но до чего хороша, стерва!» –
позавидовала Настя. Подняла руку, запустила пальцы в волосы, как гребень,
попробовала повторить запомнившийся жест. Медленно ощупала лицо, погладила
скулы, щеки, вглядываясь в отражение. Все плоско, думала она, все бесцветно,
как белый лист бумаги.
Когда свет в квартире Насти погас, в другой квартире
раздался телефонный звонок. Невысокий смуглый человек в роговых очках выслушал
сообщение и сделал пометку в блокноте.
