— Ухаживать? — саркастически переспросил он. До самой смерти? Впрочем, это недолго, не перетрудитесь.
Касуми, на некоторое время потеряв дар речи, с трудом выдавила:
— А я пока буду искать Юку.
— Я тоже буду искать вместе с вами.
— Зачем? Какая у вас причина?
— Не знаю.
— Ну чего вы не знаете? — злилась Касуми, никак не понимая, что же руководит этим человеком.
Не отдавая себе отчет в том, что делает, она грубо ухватила его за лацкан черного пиджака. Ее взгляду открылся исхудавший затылок.
— Уцуми-сан, ну почему? Ну пожалуйста, скажите: почему? Что вам за интерес, если вы скоро все равно умрете?
Он грубо отбросил ее руку. В нем чувствовалась сила — тыльная сторона руки болела от прикосновения его острых, худых пальцев.
— Сказал же, не знаю. Разве это не все равно?
— Нет, не все равно. Потому что невинно страдаю всегда я. Что вам непонятно?
— Да не знаю я. Просто хотел перед смертью сделать что-то по-другому, не так, как привык на работе. И хочу узнать, что произошло на самом деле.
— Вы же сами сказали, что хотите убить свободное время и все.
— Ну и это тоже.
— Выходит, то, из-за чего я так страдаю, для вас будет просто средством красиво умереть?
Касуми не могла сдержать гнев. Осознавая, как жестоко это звучит по отношению к больному человеку, она все пыталась докопаться до правды.
— А какое мучение знать, что умираешь, — это вы понимаете? — огрызнулся Уцуми.
— Думаю, что понимаю, — тихо ответила Касуми, не будучи в этом уверенной.
Невозможно разобраться, чьи страдания тяжелее — ее, потерявшей ребенка, или умирающего Уцуми. Страшно, наверное, жить, зная, что твои дни сочтены. Но при этом ей казалось, что она бы спокойно согласилась поменяться с Уцуми местами. Уцуми, возможно тоже почувствовав всю тщетность подобного сравнения, неожиданно как-то сдулся и проворчал:
— Ну ладно, поехали. Я устал.
Чтобы добраться до дома Уцуми, надо было проехать на север кварталов десять, а затем еще на восток. Дом находился в отдаленном новом микрорайоне. Уцуми поставил «карину» на парковке, больше напоминающей поле, — обычно за такие парковки надо было платить помесячно.
Простенькая стоянка: в землю на одинаковом расстоянии друг от друга были воткнуты деревянные колышки с именами владельцев, незатейливо написанными фломастером. Прямо как могилы на кладбище, подумала Касуми, глядя на колышек с полустертым именем Уцуми. Казалось, что покосившийся среди зарослей бурьяна колышек вот-вот упадет. Уцуми показал на оштукатуренный деревянный дом:
— Вон там.
Вслед за ним Касуми поднялась по наружной лестнице на второй этаж. Квартира была прибрана и почти пуста. Было в ней что-то холодное, будто суровый дух хозяина наложил на нее свой отпечаток. Казалось бы, здесь жил тяжело больной человек, но ни запаха лекарств, ни следов заботливого ухода за больным в квартире не было и в помине. Вот так, в одиночестве, и проходит здесь его жизнь, представила себе Касуми. Уцуми открыл раздвижную дверь в глубине коридора и повернулся к Касуми:
— Я прилягу.
Касуми одна сидела в медленно погружающейся в темноту комнате и ждала, когда проснется Уцуми. На столе лежало несколько разных упаковок лекарств. Глядя на них, Касуми размышляла, каково это — быть смертельно больным. Похож ли закат жизни на закат солнца? На улице смеркалось, очертания комнаты начинали постепенно растворяться в темноте. Несмотря на лето, по полу крался холодок. Человек стремится к теплу и солнцу, и в этой комнате было чего бояться. Время шло. Потому что она могла чувствовать его ход. Уж не гналась ли она за призрачным временем, после того как потеряла свои часики по имени Юка? Чем быстрее будет идти время, тем быстрее она сможет забыть о самом существовании Юки, но, с другой стороны, Касуми переживала, что Юка может забыть ее. Получалось, что и она то ли с живым, то ли с мертвым ребенком на руках и он, стоящий перед лицом смерти, не могли прийти к соглашению с действительностью, бесстрастно отсчитывающей время. Касуми свернулась в кресле калачиком: обняла себя за колени, подобрав к согнутому телу закоченевшие ноги. Было мучительно осознавать, что она одна и ничего невозможно с этим поделать.
Смеркалось. Не было и намека на то, что Уцуми проснулся. Касуми от нечего делать включила телевизор. Было ровно шесть тридцать — начался выпуск новостей. Закончился материал про парламент и коррупцию среди депутатов, перешли к спецрепортажу о футболистах. Когда начались мультики, которые любит смотреть Риса, Касуми выключила телевизор. Как только квадратная коробка перестала испускать голубой свет, комната погрузилась во мрак. Касуми почувствовала какое-то гнетущее чувство, казалось, она не может дышать. Она поспешила включить свет. Свет в коридоре, флуоресцентную лампу в комнате, свет на кухне, в ванной, туалете. Стали отчетливо видны выцветшие от солнечного света квадраты татами. Тени исчезли, в искусственном освещении квартира приняла очертания. Наверняка даже ее собственное гладкое, как маска, лицо светится. Касуми показалось, что она родилась заново. Итак, она решила, что если не найдет Юку в Отару, то не вернется домой. Сегодня — знаменательный день, день, когда она осуществила это решение. Первый побег с того момента, как она убежала из родной деревни. Но на этот раз все было по-другому: надежда равнялась практически нулю. Что же ей теперь делать? Касуми неподвижно стояла посреди незнакомой комнаты.
Почувствовав голод, Касуми заглянула в крошечную кухню. На стене, забрызганной маслом, были наклеены бумажки с рецептами закусок к рису, каши-пятиминутки и овощных блюд. Лаконичные надписи аккуратным мелким почерком. Видимо, жена Уцуми позаботилась. По ним можно было приготовить кашу объемом в один мерный стаканчик, можно было сварить обычный рис в рисоварке.
К рису ничего не было, и Касуми решила сходить в магазин. Когда она уже стояла у выхода, раздался дребезг отъезжающей двери. В проеме между темной спальней и светлой комнатой в шесть дзё с рассеянным видом неподвижно застыл Уцуми в футболке и пижамных штанах. При виде Касуми на лице его появилась растерянность. Даже скорее не растерянность, а что-то похожее на отвращение.
— Как самочувствие?
— Видимо, гемоглобин низкий.
Похоже, плохо вам. Лицо такое, будто присутствие людей вам неприятно.
— А вы меня, похоже, хорошо понимаете.
Уцуми с усталым видом опустился на татами, скрестив ноги.
— Больно?
— Да нет, слабость.
— К рису ничего нет, я решила в магазин сбегать. Вам что купить?
— Купите, что сами хотите. У меня аппетита нет.
— Хорошо. Постараюсь купить что-нибудь легкое.
Заставлять его есть было бесполезно. Касуми обувалась в узкой прихожей. Он протянул ей десятитысячную купюру.
