Его прогнали с тайного подоконника трое взрослых, которым потребовалось говорить о чем-то своём, сидя именно на этом подоконнике.
На улице шёл противный монотонный дождь, но дома у родителей ссора была в самом разгаре, и Максим бродил по улицам в промокших ботинках и сыром пальто. Будто специально, все его потайные места в этот день были кем-нибудь заняты. Он совсем замёрз от дождя и ветра, когда шёл по небольшой площади мимо церковного здания с высоким каменным крыльцом. То, что там не церковь вовсе, а Музей Арктики и Антарктики, Максим знал давно сколько раз мимо ходил. Но у него и мысли не было зайти в музей. Он бы и сейчас не пошёл, если бы не замёрз, если бы не увидел, что широкая дверь музея приоткрыта.
«Зайду, погреюсь», — подумал Максим.
Он вошёл и тут же наткнулся на строгого старика в огромных валенках.
— Куда ты? А билет купил? — спросил старик.
Максим смутился. О билете он забыл, а денег не было. Он уже хотел повернуться и выйти снова на дождь. Но старик посмотрел в пустой музейный зал, взглянул на мокрое лицо Максима и махнул рукой:
— Заходи, только тихо там, смотри. Так Максим впервые очутился в музее, где теперь ему было знакомей, чем в своей комнате. Он вошёл тогда в полутёмный зал, а старик затопал валенками к стулу, уступив место настоящему контролёру.
Старик был в этом музее смотрителем.
Смотритель
Только сейчас, в музее, Максим понял, как он замёрз.
Он ходил по залам и, задирая голову, глядел на одномоторный самолёт-амфибию с лыжами. Самолёт мог сесть на лёд, а мог и на воду. Потом останавливался у палатки, героической — папанинской, впервые в истории человечества поставленной на Северном полюсе. Потом у макетов знаменитых ледоколов. Правда, в те минуты ему было всё равно, где сто ять, где ходить — лишь бы скорей согреться. Он заметил в нише батарею, но тепло оттуда шло едва-едва.
Он слышал, как куда-то, снова громко вздохнув, протопал в своих валенках старик, потом в зал спустились по лестнице двое смеющихся людей и пошли к выходу. Но Максиму было не до них.
Он продолжал трястись от холода, дрожь эта шла изнутри, и её было никак не остановить.
Неожиданно сзади него оказался старик. Он положил Максиму на плечо руку и проговорил тихо:
— Пойдём, парень, чаю с халвой попьём?
Максим ещё не успел отказаться, а смотритель его уже легонько подталкивал:
— Пойдём, пойдем.
Так они познакомились.
Смотрителя звали Матвей Петрович. Они сидели в маленькой комнате за
столиком, друг против друга, рядом стоял чайник, халва, сушки, две чашки в красный горошек. Они размачивали сушки в горячем чае, и Матвей Петрович учил Максима пить чай из блюдца.
Нынче совсем отвыкли от блюдец, все из чашек пьют, а из блюдца теплее чай, потому что пар лицо согревает и душу.
Максим и в самом деле стал согреваться. И не хотелось ему никуда уходить из этой узкой комнаты, где только диван, шкаф да столик. Сидеть бы так в тепле да прихлёбывать чай из блюдца в красный горошек.
— Ты, Максим, в музей ради интереса пришёл или от безделья какого? — спросил смотритель.
И Максим испугался: вдруг старик рассердится и выгонит, если сказать, что погреться.
— Ради интереса, — выговорил он с трудом.
— Ну-ну, ты не смущайся. Интерес штука великая, с него все мировые открытия идут, — успокоил его старик.
В музей вошла группа молодых солдат, их привели на экскурсию, и Матвей Петрович пошёл на пост. А Максиму велел сидеть в комнате, доедать халву и читать книгу Нансена, если он в ней что-нибудь поймет.
Книга называлась «"Фрам" В Полярном море».
Максим не догадывался тогда, что с этой книги начиналось увлечение Арктикой у многих знаменитых полярников, он просто открыл её и стал читать предисловие.
И узнал, какой великий человек этот Нансен.
Великий Нансен
Сначала Нансен решил пересечь ледники Гренландии на лыжах.
Многие называли его сумасшедшим: в центре этой огромной заледеневшей земли никто никогда не был и не знал, что там находится. «Нансен мог бы найти более лёгкий способ самоубийства», писали газеты. Но мало кто знал, что молодой учёный-зоолог был чемпионом по лыжам в своей местности и умел предусмотреть в пятнадцать раз больше случайностей, чем могло произойти.
С несколькими товарищами он высадился на пустынном берегу Гренландии.
По другую сторону земли лежало селение эскимосов. Нансен достиг селения через полтора месяца, опоздал к последнему пароходу в Европу и остался у эскимосов на зимовку. Лишь в конце мая он прибыл на родину, в Норвегию. Его провожали как безумца, а встречали — как героя.
Теперь он стал готовиться к новой не бывалой экспедиции. На специально построенном судне он решил подойти к полярным ледяным полям, вморозить корабль и вместе со льдами дрейфовать по Северному Ледовитому океану. «Океанское течение, которое, я предполагаю, вынесет нас к Гренландии», уверял Нансен.
Ни один северный мореплаватель не соглашался добровольно зимовать в океане. В зимовках погибли от цинги десятки знаменитых исследователей. Нансен собирался прожить среди пустынных ледяных полей года три-четыре.
«Для удачной зимовки надо выполнить лишь несколько условий, — говорил он, — крепкое, специально построенное судно, тепло и хорошая пища.
Все экспедиции терпели неудачу от то го, что снаряжались наспех».
Деньги на эту экспедицию собирал весь народ.
Три года Нансен готовился к плаванию. Вместе со строителями обсуждал чертежи корабля, вместе с учёными испытывал продукты, паровые котлы и приборы.
Три года корабль, вмороженный во льды, носили океанские течения, и вынесли точно туда, как рассчитал Нансен.
Сам великий учёный плыл на своём «Фраме» лишь две зимы и два лета.
Убедившись, что корабль выдерживает натиск могучих льдин, он решил пройти на лыжах через океан, чтобы исследовать полярную зону. С собой он взял лишь одного спутника — Иохансена.
К концу короткого полярного лета они достигли безлюдной земли. Начиналась долгая морозная ночь. Они построили из камней нору, пол выложили медвежьими шкурами и в этой норе прожили несколько зимних месяцев, питаясь мясом медведей.
Домой они прибыли почти одновременно с «Фрамом».
Все жители страны встречали Нансена. Люди специально покидали дома и приезжали на берег, чтобы хотя бы издали помахать шляпой проплывающему мимо «Фраму».
Огромные военные корабли салютовали Нансену тринадцатью залпами: так приветствуют лишь королей.
Общежитие
(Или то, что было давно)
