А здесь Настя опять оказалась на чужом поле, на котором
играли в привычную игру по старым правилам: баба – не человек, и в уголовном
розыске ей делать нечего. Женщина никогда, ни при каких условиях не может
оказаться умнее мужчины, поэтому умственную часть розыскной работы она никогда
лучше мужика-опера не сделает, а уж про физическую и говорить нечего.
Человечество, в том числе и отдельные его представители-розыскники, уже поняло
всю глупость и неудобность давным-давно придуманных правил, но моральных сил
проломить собственной грудью возведенные когда-то барьеры пока не находит.
А что было делать Насте Каменской, когда ее дважды отвергли
представители чужой территории, сначала – оперативник Андрей Головин, потом
следователь (он назвал себя, но так невнятно, что Настя не расслышала)? Разве
могла она сказать кому-нибудь из них: слушай, ты там проверь… ты знаешь что
сделай… ты меня послушай, я дело говорю… Нет, такие слова может себе позволить
тот, кто уже поиграл с местными милиционерами во все мыслимые и немыслимые
игры, включая и не вполне благовидные. А если ты женщина и мало того, что
претендуешь на выполнение спокон веку мужской работы, но еще и пытаешься
советовать мужчинам, как эту работу делать лучше, то шансов у тебя, голубушка,
минус ноль целых восемь десятых. В чем Каменская и не замедлила убедиться. К
ней в этом Городе с самого начала отнеслись несерьезно, не скрывая общей
установки на то, что женщина в уголовном розыске – это полнейшая чепуха и быть
этого не может. А когда произошло убийство и Настя открыто предложила свои
услуги, ей вполне определенно дали понять, что женщина должна знать свое место
и близко к барьеру не подходить.
Настя очень старалась этого не слышать. Она искренне хотела
помочь и для этого готова была наступить на свое самолюбие. Но всему, в конце
концов, есть предел. И хладнокровию и рассудительности – тоже. Преодолев первую
волну обиды и даже сумев продвинуться на ее гребне далеко вперед, она попала во
вторую волну и в ней захлебнулась.
* * *
В дверь стучали уже во второй раз. В первый раз, примерно
час назад, Настя затаилась, лежа на кровати, и сделала вид, что ее нет. Сейчас
она занималась переводом, стук машинки разносился далеко и не открыть не было
никакой возможности.
– Анастасия, что происходит? Дайте-ка вашу санаторную
книжку, – строго потребовал лечащий врач Михаил Петрович. – Так я и
думал. Вы два дня подряд пропускаете процедуры и не занимаетесь в бассейне. Вы
плохо себя чувствуете? Почему вы не ходите в столовую?
– Я… Мне нездоровится, – неуверенно промямлила
Настя.
– Тогда почему вы не приходите ко мне? Здесь санаторий,
а не палаточный городок, прошу это учесть. В случае малейших неполадок со
здоровьем – немедленно к врачу. Усвоили?
– Усвоила. У меня уже все прошло. Завтра я начну ходить
в столовую и на процедуры. Честное слово, Михаил Петрович.
– Допустим. Я хочу знать, в чем заключается ваше
нездоровье. Почему пропал аппетит? Может быть, я неправильно назначил лечение?
– Это скорее нервное. Легкая депрессия, –
улыбнулась Настя.
– На вас сильно подействовал этот прискорбный случай?
– И он тоже. Не обращайте внимания, Михаил Петрович.
Обычная дурь. Сегодня я, с вашего позволения, еще немного погрущу, а завтра с
утра все будет в порядке.
Врач ушел недовольный, но с Настиным упрямством поделать
ничего не смог. От ужина она отказалась категорически.
А Дамир все не приходил…
Около десяти часов вечера снова раздался стук. У дверей
стояла Регина Аркадьевна.
– Вам телеграмма, Настюша. Я проходила мимо дежурной,
она просила вам передать.
Соседка протянула ей распечатанный бланк телеграммы. И кто
же это такой любопытный, пронеслось в голове у Насти, кто не утерпел и заглянул
в телеграмму? «Пожалуйста срочно позвони домой целую папа». Ей стало не по
себе. Если дома случилось что-то серьезное, то не было бы в телеграмме
успокаивающего слова «пожалуйста». Когда говорят «пожалуйста» – это уже
просьба, а не приказ, а просьбу можно ведь и не выполнять. С другой стороны –
«срочно». Что за срочность такая? Ведь она только вчера звонила ему, получив
перевод.
– Что же делать? – растерянно сказала
Настя. – Отец просит срочно позвонить домой, но в Город идти уже поздно,
переговорный пункт работает до двадцати одного.
Регина Аркадьевна решительно взяла Настю за руку.
– Пойдемте. Для таких крайних случаев есть запасной
вариант. Может, нам с вами повезет и удастся позвонить из кабинета директора.
Настя плелась за соседкой, чувствуя себя как овца, которую
ведут на заклание. Отчим, судя по всему, хочет передать ей какое-то сообщение
от Гордеева. Тот факт, что начальник не пытается связаться с ней через местный
горотдел, говорил Насте о многом. Например, о том, что он прощупывает почву,
нельзя ли использовать ее в работе. Он, наверное, собирается кого-то прислать и
примеривается, как лучше действовать, в зависимости от того, кем для санаторных
обитателей является Настя Каменская: переводчицей или работником уголовного
розыска.
Перед директорским кабинетом должна быть приемная,
размышляла Настя, и в ней может оказаться параллельный телефон. В такой
ситуации звонить домой от директора – глупость непростительная. Разговор могут
подслушать. Отказаться? Но под каким предлогом? Ты получила телеграмму из дому
с просьбой срочно позвонить, тебя тут же ведут к телефону, а ты? Ногу по дороге
ломаешь? Выхода нет, надо звонить с того телефона, который предлагают. «В конце
концов, может быть, ничего и не произойдет, – успокаивала себя
Настя. – Кому нужно подслушивать мои разговоры? Обыкновенная переводчица
звонит домой любимому папочке. Что особенного? Все обойдется, все
обойдется», – твердила себе Настя.
Тем временем они с Региной Аркадьевной дошли до комнаты
дежурной медсестры.
– Олюшка, – ласково обратилась к ней
Регина, – ты не откроешь нам кабинет Георгия Васильевича? Моя соседка
получила телеграмму из дому, ей срочно нужно позвонить по межгороду.
Оля молча кивнула и достала из ящика стола связку ключей.
Войдя в приемную, Настя сразу кинула взгляд на стол секретаря: так и есть,
несколько телефонных аппаратов, один из них наверняка параллельный с
директорским городским. Может, позвонить отсюда? Тогда можно быть уверенной,
что в кабинете директора никто трубку не снимет. Но здесь обе они, и Ольга и
Регина, будут стоять над душой…
Медсестра тем временем отперла кабинет директора, зажгла в
нем свет и сделала приглашающий жест рукой. Пропустив Настю, деликатно закрыла
дверь между кабинетом и приемной, хотя Настя едва удержалась, чтобы не
крикнуть: «Не закрывайте, чтобы я могла видеть стол секретаря и телефоны».
Все обойдется, ничего страшного, все обойдется, твердила
она, набирая код и московский номер.
– Алло! – раздался в трубке голос Леонида
Петровича, и в ту же секунду чуткое Настино ухо уловило едва слышный мягкий
щелчок, не щелчок даже, а шипение какое-то. Значит, не обошлось.
