– Кошмар, – вздохнул Коротков. – Ничего себе
праздник получился. Он был психически нездоров?
– Состоял на учете в психоневрологическом диспансере.
Маниакально-депрессивный психоз под вопросом. Со слов сестры известно, что
Ханин – гомосексуалист.
– А Алферов? – недоуменно спросил Коротков. –
Выходит, он – тоже?
– Выходит, – подтвердил Андрей, вертя в руках
фотографию. – Если исходить из этого, он был давно знаком с Ханиным.
– Подожди, – прервал его Юра, сжимая виски руками, –
дай с мыслями собраться. Из того, что мы знаем об Алферове, следует, что он
девушками и молодыми женщинами своего возраста не интересовался. В фирме, где
он работал, полно юных ослепительных красоток, но ухаживать он не пытался ни за
одной из них. Над ним даже подшучивали из-за этого. В личной жизни он был
скрытен, никто из работников фирмы не мог ничего по этому поводу сказать. Можно
допустить и гомосексуализм. Но Ханин… Как-то уж очень неожиданно и кстати. Нет?
Головин неопределенно пожал плечами.
– Не все же преступления потом и кровью раскрываются.
Бывает, что удача сама в руки идет. Эксперты с этим конвертом и письмом всю
ночь проработали. Сам начальник ГУВД лично их просил до утра не откладывать.
Конверт, конечно, захватанный, через столько рук на почте прошел. А на письме и
фотографии – отпечатки Ханина.
– Черт знает что! – в сердцах бросил
Коротков. – У этого Ханина и машинка дома есть?
– Машинки нет. Он работал ночным охранником
коммерческого магазина, там целых две машинки стоят в кабинете директора.
Эксперты с утра этим занимаются.
Юра взял чистый лист бумаги и переписал текст письма.
– Мне нужна копия фотографии Алферова. И перечень
одежды, которая была у него с собой в санатории.
– Сделаем, что еще?
– Пока ничего. Пойду в «Долину», покажу письмо
Каменской. Глядишь, она что-нибудь подскажет. Если Алферова и в самом деле убил
Борис Ханин, мне здесь делать больше нечего. Завтра же уеду, а то и сегодня, к
вечеру.
– Юра… – Головин замялся. – Анастасия крепко на
меня обижена?
– Не на тебя, на всех вас. Если ты от нее что-то
хочешь, говори прямо сейчас. Уеду – она вас близко к себе не подпустит.
– Думаешь?
– Она сама сказала.
– А если с Ханиным что-то не так? Она ведь за несколько
дней до убийства видела Алферова, говорила с ним, могла заметить, какая у него…
ну, эта… сексуальная ориентация. Ты же говорил, что она очень наблюдательная.
– Спохватился! – Юра решительно встал из-за
стола. – Раньше надо было думать, когда она тебе помощь предлагала. Да
куда там! Все, Андрей, поезд ушел. Даже я не смог ее уговорить, а ведь
старался, можешь мне поверить.
– Жаль, – искренне огорчился Головин. –
Напорол я, дурак, да и Степаныч добавил.
– Степаныч?
– Следователь из прокуратуры, Михаил Степанович.
Дотошный он, но узколобый какой-то. Фантазии у него совсем нет. Упрется в одну
версию – и ни шагу в сторону. Все, что не годится, отметает с ходу. С этим
самоубийством он дело закроет в пять минут, даже с явными несостыковками.
– Ну и радуйся, тебе же работы меньше. Я пошел.
Головин как-то странно и неодобрительно взглянул вслед
выходящему из кабинета Короткову и взялся за телефонную трубку.
* * *
В санатории Юра Коротков первым делом зашел к своей названой
тетушке.
– Как здоровье, тетя Рина? – шутливо
поинтересовался он, пожимая протянутую руку и делая выразительное лицо.
– Спасибо, милый, не хуже, чем вчера, – улыбнулась
Регина Аркадьевна. – В мои годы улучшений уже не бывает, так что «не хуже»
означает, что все в порядке.
– А где же ваша соседка? Что-то у нее машинка не
стучит.
– На процедурах. Она с утра никогда не работает, только
после обеда. Чаю выпьете со мной?
– С удовольствием, только не забывайте, что я ваш
племянник. Не надо обращаться ко мне на «вы».
– Ох, и правда, – спохватилась женщина. –
Извини, дружок. А что Настенька? Получается то, что ты задумал?
– Не так, как хотелось бы. Скажите, с кем она общается?
– Да ни с кем. – Регина Аркадьевна насыпала в
фарфоровый чайник заварку и положила кусочек сахару. – Со мной – редко.
Мой ученик – Дамир – тот за ней, по-моему, серьезно ухаживает, но последнее
время у них вроде бы разлад. Я уж было начала радоваться: Дамир такой
талантливый человек, Настенька – редкостная умница, прекрасная бы вышла пара.
Впрочем, я ведь мало что вижу, из номера выхожу редко, только на процедуры. Еду
мне, как почетной больной, приносят прямо сюда.
– Неужели здесь такой уровень обслуживания? –
поразился Коротков. – Даже еду в номер носят?
– Юрочка, не будь наивным. Хорошо обслуживают тех, кто
хорошо платит. Я – плачу. Поэтому передо мной на цыпочках бегают.
– Тетя Рина, и откуда же у вас столько денег? Это я как
племянник спрашиваю, – тут же уточнил Коротков.
– А мои уроки, милый, дорого стоят. Один час – десять
долларов. Я, разумеется, беру оплату в рублях, но в соответствии с курсом.
Талантливым детишкам, вернее их родителям, обходится дешевле, неспособным –
дороже.
– Это как же?
– А очень просто. Если ребенок трудолюбив и музыкален,
мне достаточно позаниматься с ним два часа, и он поймет, как должно звучать
произведение. Потом он две-три недели работает дома самостоятельно и «сдает»
мне отшлифованную вещь. Получается, что я даю не урок, а что-то вроде
консультации. А если ребенок бездарен, с ним приходится заниматься два-три раза
в неделю, вот и выходит дороже.
– И много у вас учеников?
– Порядочно. По-настоящему талантливых – пятеро. Еще
восемь – с хорошими способностями, но без божьей искры и должного трудолюбия. И
трое совсем никудышных. Музыку не чувствуют, даже слух не у всех есть. Но
родители мечтают о славе и таскают их на уроки. Одного – вообще ежедневно.
Жалко мне этого парнишку, искалечат ведь они его. Он, бедняга, уж так
старается, видно, родителей своих боится и идет у них на поводу. Домашнего
исполнителя я из него, конечно, сделаю, доллары свои отработаю. Будет услаждать
папу с мамой и их гостей популярной музыкой. Но музыкантом он никогда не
станет. Кроме того, Юрочка, у меня еще есть одна статья дохода: я готовлю
исполнителей к конкурсам. Ко мне даже из других городов приезжают. Это,
разумеется, стоит намного дороже, но и уровень сложности другой. Ведь это уже
сложившийся музыкант, у него собственное видение произведения. Моя задача –
помочь ему донести его идею до слушателя, подсказать, какими средствами для
этого воспользоваться. А они боятся, что я начну навязывать им свое понимание,
в каждом моем совете видят подвох, попытку сделать так, как хочется мне. Не
поверишь, порой и до скандалов доходит. Вот откуда мое благосостояние. Плюс
пенсия, но о ней и говорить не стоит.
