Раскрытие убийства Алферова мог организовать только он. Зачем
он это сделал? Если я это пойму, я смогу принять решение. А если попробовать с
другого конца? Кем он меня считает? Человеком, который может знать правду об
убийстве и поэтому опасен? Если да, то нужно уносить отсюда ноги, пока цела.
Как же это выяснить?
Настя выпила три чашки кофе, исчертила значками и
закорючками кучу салфеток, пока не нашла решение. От напряжения ей стало жарко,
ладони вспотели, сердце колотилось где-то в горле, пальцы рук дрожали, как у
заправской алкоголички. «Кофе у них, что ли, неразбавленный, – подумала
она. – Нужно попытаться расслабиться».
Решение было простеньким и незамысловатым, но позволяло
одним махом ответить на все вопросы и правильно оценить ситуацию. Настя
взглянула на часы – четырнадцать двадцать. Она достала из сумки газету, которую
купила утром в киоске санатория, положила перед собой и стала внимательно
изучать первую страницу. Сейчас явится «наниматель». Как он отреагирует на
газету? Скажет: «А кстати, на последней странице очень любопытная заметка. Вы
уже прочли? Оказывается, убийство-то в вашем санатории совершено на почве
ревности». Тогда все. Останется придумать какую-нибудь невероятно вескую
причину для отказа и уносить ноги побыстрее. А жаль. Задачку о торговле «живым
товаром» она бы с удовольствием порешала. Финт с газетой имел еще один смысл:
если Денисов сошлется на заметку, всегда можно поохать, поудивляться и дать
понять, что ничего иного и не подозреваешь, тем самым обезопасить себя.
Краем глаза Настя увидела мелькнувший в противоположном
конце зала белый свитер, но головы не подняла. На газету упала тень.
Послышался голос Эдуарда Петровича:
– Не читайте эти глупости, Анастасия Павловна. Они
написаны не для вас.
Настя легко поднялась из-за стола. Дрожь в коленях исчезла,
в груди стало тепло. Ей захотелось его расцеловать.
* * *
Со своей шефской работой в дорогом подмосковном ресторане
Алан расстался без сожаления. Ему, деятельному, хотевшему все сделать самому,
контролировать и наставлять было неинтересно. К тому же и исполнители были в
большинстве случаев неблестящие. Таковы же были, по мнению придирчивого Алана,
и результаты их деятельности. Настоящая кухня – это мир, это вселенная запахов,
цвета и вкусовых ощущений, со своими законами гармонии, традициями,
церемониями, этикетом. Этим законам он и хотел служить.
Предложение Денисова работать у него дало Алану то, что он
хотел получить. Теперь к его услугам было все: деньги, дорогостоящее
оборудование, но самое главное – только здесь, у Эдуарда Петровича, он мог
кудесничать над приготовлением блюд в традициях экзотических национальных
кухонь. С большим старанием собираемая им коллекция поварского инвентаря для
приготовления этих блюд пополнялась в последнее время довольно активно: делая
подарок Алану, «соратники» и «коллеги» Денисова знали: Эдуард Петрович с
благодарностью отнесется к знакам внимания, оказываемым его личному повару.
Здесь, в бывшей однокомнатной квартире, а ныне – царстве Алана, все эти
жаровни, казаны, противни, глиняные горшки, решетки и прочие хитроумные
приспособления служили вместе с Аланом законам Кухни. А Кухня существовала для
Трапез.
Все трапезы делились у Алана на ритуальные и индивидуальные.
Первые были почти всегда шаблонны, требовали не фантазии, а тщательности.
Субботние обеды всей семьей, торжества и юбилеи, деловые ужины не выходили за
рамки пусть высшего класса, но общепринятой Кухни.
Вторые же, индивидуальные, трапезы были стихией Алана. Он
давно уже понял всю узость банальной фразы о том, что путь к сердцу мужчины
лежит через его желудок. Не к сердцу, а к уму, ко всей натуре человеческой был
тот путь. И не только мужчины, а человека вообще. Любого человека можно
расположить к себе или оттолкнуть, заставить почувствовать свою значимость или
бесконечную свою ничтожность, даже если нет на самом деле ни значимости этой,
ни ничтожности. Можно понять человека и одновременно показать ему себя, проведя
с ним время за продуманно сервированным столом с правильно подобранными и
тщательно приготовленными блюдами. Ведь тонкости обращения с приборами,
посудой, рюмками-бокалами ныне мало кому знакомы. Даже мясо, приготовленное в
горшочке, простом русском традиционным горшочке, приводит некоторых в
замешательство: куда этот горшочек девать, что с ним делать, ложкой в него или
вилкой, да и в него ли? Что делать с этим сооружением из шампуров, стоящим на
жаровне с углями? Как с устрицей обходиться, ножом ее или чем другим
расковыривать? Может, пальцами? Да даже простой помидор, так аппетитно лежащий
рядом с чем-то непонятным на листе салата, – и он может дать нежеланный
эффект, если его неаккуратно проткнуть вилкой или взрезать ножом: хорошо, если
на себя брызнет гость, а ну как на хозяина? И хозяин во всех таких случаях
действительно «хозяин положения». Шампур от жаровни отцепил – гостю передает.
Сам первый горшочек отставил, ложечкой на тарелку содержимое из него
выкладывает, а уж потом за вилку с ножом берется. И помидорчик трогать не будет
предупредительно, даст понять, что это всего-навсего цветовое пятно, для глаз
радость. И щипчики для устриц возьмет предусмотрительно первый. Не жалует он чужого
унижения и позора, с уважением к гостю относится. Если захочет, конечно.
Алан знал многое, консультируя Денисова по вопросам
индивидуальных трапез, и о его отношениях с «соратниками» и «коллегами», и о
его противниках, которые, стараниями Алана униженные, за столом «ломались»,
переходя почти всегда из разряда «врагов» в разряд «коллег», а то и
«соратников». Но эти его знания – только информация к размышлению о сервировке
стола и приготовлении нужных блюд. Делами хозяина Алан не интересовался
никогда.
К сегодняшней встрече Денисов готовился серьезно. Условий
было поставлено много: больная спина, любит овощи, не любит острое, соленое,
мясное… Именно поэтому Алан так тщательно отбирал на рынке и рыбу – свежайшую
осетрину, и овощи – цветную капусту, кочанный салат, глянцевые баклажаны,
зелень. Никакого лука-чеснока. Купил он и несколько пачек ментоловых сигарет
разных сортов (кто ее знает, эту капризную гостью, какой сорт она
предпочитает), сухой мартини и отличный кофе. Осетрину Алан решил готовить на
решетке. В жаровне уже лежали, краснея, березовые угли, а рядом – пара ясеневых
веточек, их он постругает в жаровню перед самым концом, осетрина перед подачей
на стол приобретет от их дымка чудесный, восхитительный золотистый цвет…
* * *
Пока не было покончено с осетриной, беседа за столом носила
весьма светский характер, в ходе которой Настя уговорила-таки Денисова
обращаться к ней только по имени, без отчества. Когда Эдуард Петрович убедился,
что его гостья всем довольна и настроена дружелюбно, он перешел к главному:
– Могу я спросить вас кое о чем, Анастасия?
– Попробуйте, – улыбнулась Настя, с удивлением
ощущая легкость и покой. Страха, сжигавшего ее на протяжении последних суток,
как не бывало.
– Чем вы руководствовались, обдумывая мое предложение? Я
хотел бы знать, что могло заставить вас отказаться и почему вы в конце концов
согласились. Это ничего не изменит в нашем соглашении, но поможет мне понять
ваш характер. Если вам неприятно, можете не отвечать, – тут же добавил он.
